— Мисс Уивер, мистер Рид! — доктор Харви снял шляпу и пристроил принесенный им чемоданчик на свободный стул. — Мисс Эмили выпросила у меня позволение для мистера Нортона выйти на недолгую прогулку, и я отпустил его исключительно под ее ответственность.

Говоря это, он закатал рукава, и Элизабет, помня о его привычках, не погнушалась полить ему на руки оставшейся в кувшине водой.

— Хотел бы я посмотреть, как мисс Эмили станет следить за Джозефом и отговаривать его от рисования перед столь очаровательной девицей, — насмешливо проговорил мистер Рид.

— Хотела бы я посмотреть, как мистер Нортон сумеет ей противиться, — не осталась в долгу Элизабет, и доктор Харви улыбнулся, понимая, что она имеет в виду. Потом он взглянул на больную, похвалил Элизабет за предпринятые меры и обернулся к хозяину Кловерхилла, собиравшемуся покинуть спальню.

— Мистер Рид, мне необходимо поговорить с вами после осмотра мисс Флетчер, если вы найдете для меня время, — довольно-таки озабоченно проговорил он, и Энтони, пообещав ждать его внизу, вышел из комнаты. Элизабет подавила не вовремя взыгравшее любопытство, однако доктор Харви не стал его испытывать. — Миссис Доусон подала на меня в суд за шарлатанство, — объяснил он, приступая к осмотру Ребекки. Он нащупал ее пульс, заглянул в глаза, вооружился стетоскопом. — А я поначалу отнесся к этому недостаточно серьезно, чтобы теперь не опасаться неприятностей.

Миссис Доусон была вдовой с тремя дочерьми столь скверного характера, что никто не удивлялся их прозябанию в девках, и лишь энергичная мать не теряла надежды однажды выдать хоть одну из них замуж. Доктор Харви был одним из тех несчастных, на кого эта надежда возлагалась и кто после своей женитьбы попал в особую немилость вдовы.

— Вне всякого сомнения, мистер Рид сумеет вам помочь! — горячо уверила его Элизабет. — Он еще не проиграл ни одного дела, и уж вдова Доусон, как мне кажется, будет не самым сложным его оппонентом.

Доктор Харви улыбнулся, согласившись с Элизабет, и продолжил обследование. Потом подтвердил ее подозрения относительно сильнейшей простуды.

— Продолжайте покуда то же лечение, что вы уже начали, мисс Уивер, — проговорил он. — Я выпишу микстуру, которая должна улучшить ситуацию, и салицин, чтобы бороться с воспалением. Если через пару дней мисс Флетчер не станет лучше, перейдем на более серьезные средства. А пока — всего вам хорошего, мисс Уивер. Убежден, в ваших заботливых руках мисс Флетчер не грозит никакой опасности.

— Вам, как доктору, не пристало льстить, — улыбнулась Элизабет. Однако мистер Харви был другого мнения.

— Рад, что, как джентльмен, я могу выразить вам свое восхищение, — галантно поклонился он и поцеловал ей на прощание руку. Элизабет проводила его до двери, прикрыла ее за ним и вернулась к Ребекке. Пожалуй, ей стоило попросить у мистера Рида какую-нибудь книгу, чтобы коротать время, потому что сидеть без дела и просто смотреть на тяжело дышащую и вздрагивающую больную ей не хватало хладнокровия. Конечно, Ребекка не могла поправиться в одночасье, и Элизабет отлично помнила, как тяжело возвращали здоровье ее близкие, но тогда она металась от одного к другому, боясь, что каждое ее посещение может стать последним, а родные всячески подбадривали ее, и в этом общении она черпала силы. Ребеккино же состояние не оставляло возможности подобного времяпрепровождения, и Элизабет, сделав новый компресс, прошлась по комнате.

Она ничего не искала, однако, проведя несколько минут у окна, заметила на подоконнике за шторой томик мисс Гаскелл. На обложке значилось «Север и Юг», и Элизабет с удивление поняла, что не читала этой вещи, несмотря на то, что отец старался обеспечить дочерей лучшими работами современниц и из каждой своей поездке привозил им новую книгу. Очевидно, в последний раз ему было не до того, и Элизабет с легким предвкушением взяла томик в руки. Даже если он был собственностью Ребекки, а не мистера Рида, вряд ли она совершала тем самым преступление. В книгах молодых девиц, конечно, можно было найти записки и послания самого занятного содержания, но уж в них-то Элизабет заглядывать ни за что не стала бы. А потому, умаслив собственную совесть, она устроилась в кресле и принялась за чтение.

Поначалу история Маргарет Хейл показалась ей чересчур грустной. Этот отъезд из любимого зеленого Хелстона в мрачный, вечно затянутый дымом Милтон, это расставание с друзьями, эта неприветливость новых знакомых — Элизабет сочувствовала Маргарет и никак не могла понять поступка ее отца, обязавшего семью переносить подобные страдания. А потом ее захватила история Джона Торнтона, вынужденного после самоубийства отца добиваться всего своим трудом и характером.

Как она была похожа на историю Энтони! И точно так же, как и Маргарет к мистеру Торнтону, Элизабет поначалу отнеслась к нему с предубеждением, не желая вдумываться в причины его поведения и осудив из одних лишь слухов.

Приступ раскаяния за первые свои слова к Энтони заставили Элизабет отложить книгу и пройтись в волнении по комнате, стараясь успокоиться. Пришло время снова обтирать больную, и Элизабет, не желая сталкиваться с болтливостью горничной, принялась за дело, по-прежнему, однако, пребывая в своих мыслях. И только когда Ребекка вдруг беспокойно зашевелилась, замотала головой, вырвала у нее руку, прижимая ее ко рту, словно стараясь сдержать какие-то слова, Элизабет стряхнула задумчивость и невольно прислушалась.

— Ни… — пробормотала Ребекка и всхлипнула. — Ни…

И у Элизабет безотчетно сжалось сердце.

Энтони не поверил своим ушам, когда мисс Уивер согласилась остаться на обед.

— Эмили предупредила папу о причине нашей задержки, — улыбнулась она, — так что я могу побыть с Ребеккой еще пару часов. Уж очень мне хочется увидеть хоть какие-то улучшения в ее состоянии.

Грешно было радоваться подобной причине внимания Элизабет к Кловерхиллу, но что Энтони оставалось делать, если сам он способен был лишь отталкивать ее?

Как ни старалась мисс Уивер смягчать его высказывания и относиться к ним с пониманием, он умудрялся раз за разом все портить, убивая даже самую стойкую надежду.

Нет, объяснить это было совершенно невозможно. Он не трепетал ни на одном суде: каким бы опытным и напористым ни был оппонент, у Энтони всегда находились фразы, способные перебить любые аргументы и повернуть дело так, как было нужно ему. Он не знал заминок, не смущался, когда, казалось бы, выходило не по его, легко уходил от расставленных ловушек, не жалел о сказанном и не проигрывал. Энтони любил эти словесные пикировки, получая удовольствие не только от победы, но и от самого процесса, и не мог даже подумать, что способен потерять красноречие в самые важные моменты своей жизни. В общении с Элизабет.

О том, что он говорил ей, не хотелось даже вспоминать. Не справлялся с эмоциями, открывал потаенное, пугал собственной нетерпеливостью, обижал из ревности, для которой не было ни причины, ни права. Вот опять не сдержался при виде очень теплой улыбки Элизабет, подаренной другому мужчине, хотя отлично понимал, что Лиз не может быть холодна с человеком, помогшим отвести от ее семьи большую беду. Выдал какую-то колкость, явно пришедшуюся мисс Уивер не по нраву, и совсем ни на что не рассчитывал, когда, согласно правилам, попросил ее остаться на обед.