Этим объясняется «одуряющее» действие музыки на композиторови исполнителей, о котором мы так часто слышим (особенно когда речь идет очистой инструментальной музыке). Ведь обоняние приносит нам гораздо большепользы в смысле познания чувственного мира, чем содержание музыкальногопроизведения. Эта абсолютная независимость музыки от внешнего мира, который мывидим, ощущаем, обоняем, делает последнюю совершенно неподходящей для того,чтобы служить средством выражения существа женщины. Эта особенностьмузыкального искусства доказывает, что композитор должен обладать наиболееразвитой фантазией. Этим также объясняется и тот факт, что человек, творящиймелодии (весьма возможно, что они навязываются ему против его воли), вызывает внас больше удивления, чем поэт или скульптор. Очевидно, «женская фантазия»сильно отличается от мужской, если ни одна женщина не приобрела в музыке такогозначения, как, например, Анжелика Кауфман приобрела в живописи.

Где дело идет о мощной формировке материала, там женщиналишена всякой творческой деятельности. Ни в музыке, ни в архитектуре, пластикеи философии – нигде в этих областях женщина не умела себя проявить. В техобластях, где робкие, мягкие переходы чувства играют известную роль, как,например, в живописи и поэзии, расплывчатой псевдомистике и теософии – там ониискали поля деятельности – и нашли. Отсутствие творчества в вышеприведенныхобластях искусства находится в тесной связи с недифференцированностьюпсихической жизни женщины. Под этим мы понимаем, например, в музыке, наибольшуютонкость и расчлененность ощущений. Нет ничего более определенногохарактеристического, индивидуального, чем мелодия, ничего, что сильнее ощущалобы на себе действие нивелировки. Поэтому песнь вспоминается легче, чемразговор, ария легче, чем речитатив, потому-то так трудно изучить разговорноепение вагнеровских опер. Мы остановимся несколько дольше на этой области, таккак здесь менее возможны возражения со стороны феминистов и феминисток. Женщинатолько в очень недавнее время получила доступ к этой области, а потому ранотребовать от нее чего-либо существенного. Певицы и исполнительницы виртуозыбыли всегда, даже в классической древности. А все-таки…

Занятие женщин живописью, довольно распространенное впрежние времена, за последние 200 лет получило особенно широкое развитие.Известно всем, сколько девиц учатся живописи и рисованию, не питая к этомуособенном влечения. Таким образом и в этой области нет безжалостного изгнанияженщины. Она имеет полнейшую внешнюю возможность себя проявить. Если же,несмотря на это, существует очень мало женщин – живописцев, которые занимали бывыдающееся положение в истории этого искусства, то факт этот объясним только сточки зрения внутренних причин. Женская живопись и гравирование может иметь дляженщин значение элегантного, изящного рукоделья. При этом они, кажется, лучшеусваивают чувственный, телесный элемент красок, чем духовную, формальнуюсторону линий. В этом, без сомнения, кроется причина того, что только отдельныехудожницы, но не рисовальщицы, пользуются некоторым значением. Способностьпридать хаосу определенную форму – это способность мужчины, которому данавсеобъемлющая апперцепция и всеобъемлющая память – эти существенные чертымужского гения.

Я очень сожалею, что мне так часто приходится прибегать кслову «гений». Этим словом я как бы замыкаю определенный круг людей и резкоотделяю от других, которым не дано быть гениальными, т.е. делаю то же, что игосударство, которое из финансовых соображений выделяет в особую группу тольколюдей определенного годового дохода. Слово «гений» изобрел, вероятно, человек,который меньше всего заслуживал этого названия. Великим людям свойствогениальности не представляется ничем особенным. Им придется долго размышлятьнад тем обстоятельством, что существуют и «негениальные» люди. Весьма удачно поэтому поводу заметил Паскаль: «Чем оригинальнее человек, тем большеоригинальности он находит в других людях». Любопытно сопоставить с этим словаГете: «Возможно, что только гений в состоянии хорошо понять гения».

Существует, вероятно, очень мало людей, которые в жизнисвоей никогда не были «гениальными». Если же, паче чаяния, этого никогда небыло, то следует объяснить это отсутствием подходящего случая: сильной страстиили сильного горя. Достаточно было бы им пережить что-нибудь с некоторой интенсивностью,без сомнения, способность переживать определяется чисто субъективнымимоментами, и тем самым они были бы хотя и временно, «гениальны». Склонность кпоэтическому творчеству во время первой любви всецело относится сюда. Иистинная любовь – дело случая.

Не следует забывать, что самые обыкновенные люди в состояниисильного возбуждения находят иногда такие слова, существование которых мы у нихникогда не предполагали. Большая часть того, что мы обозначаем просто словом«удачное выражение» как в поэзии, так и прозе, покоится на том (вспомните нашизамечание о процессе просветления), что более одаренный человек предлагает своюмысль уже в просветленном, расчлененном виде, в то самое время, когда мысльдругого, менее одаренного человека, находится еще только в состоянии гениды илиблизко от нее. Процесс просветления только сокращается «удачным выражением»,найденным другим человеком. Отсюда – наше удовольствие по поводу всякого«удачного слова», даже когда оно найдено другим. Если два неодинаково одаренныхсубъекта переживают одно и тоже, то у более одаренного это переживаниедостигает такой интенсивности, что оно приближается вплотную к «порогусловесной речи». У менее одаренного этим процесс облегчения только облегчается.

Если бы верен был взгляд, пользующийся колоссальнойпопулярностью, что гениальные люди отделены от негениальных толстейшей стеной,через которую ни один звук не мог бы проникнуть из одного царства в другое, тоследовало бы заключить, что негениальный человек никогда не будет в состоянии понятьгениального, что произведения гения должны быть лишены всякого, даже самогоничтожного, влияния на негениального человека. Все наши культурные надеждыдолжны сосредоточиться на одном только желании: чтобы это было не так. И вдействительности так никогда и не бывает. Разница лежит в меньшей интенсивностисознания, она – разница количественная, но не принципиальная, качественная.

И наоборот. Мы видим очень мало разумного смысла в том, чтолюди мало ценят или же совершенно не считаются с мнением молодых людей толькопотому, что они обладают менее значительным опытом, чем старики. Есть люди,которые не усвоят ни одного ценного опыта, если б они жили даже тысячу лет ибольше. Такое отношение имеет смысл только к людям, одинаково одаренным.

Гениальный человек уже с самого детства живет самойинтенсивной жизнью. Чем он гениальнее, тем дальше заходит его воспоминание одетстве, иногда, хотя в редких случаях, оно простирается до третьего года егожизни. Обыкновенный же человек в состоянии воспроизвести в своей памяти толькособытия более зрелого своего возраста. Я знаю людей, которые могут вспомнитьлишь события, имевшие место только на восьмом году их жизни, а о своейпредыдущей жизни знают только то, что им другие рассказывали. Несомненносуществуют и такие люди, у которых первое интенсивное переживание относится кболее позднему периоду их жизни. Всем этим я не хочу еще сказать, тогениальность двух людей определяется исключительно тем, что один помнит себя враннем детстве, в то время, как другой начинает себя помнить с двенадцати лет.Но в общем и целом это правило всегда подтверждается.