— Больше жизни, други мои! — взывал; к ошалевшимсупругам Маслобойщиков. — Больше страсти, больше безумия! Только безумиесогревает землю, только безумие поворачивает вспять движение рек, толькобезумие заставляет младенцев сжимать кулачки и выталкивать из себя первый крик!

Только оно! Будьте безумными — и вы будете великими!Хо-хо-хо-хо!!!

К исходу часа тело было доставлено к дверям квартиры.Светаня долго не открывала, а открыв, напустилась на Гжеся:

— Ты почему так долго? В рюмочной его опохмелял?! Такон и протрезветь-то не успел! Шляетесь где-то целый час! Уже и вода остыла!

— Какая вода? — удивился Гжесь.

— В ванне. Набрала этой скотине, пусть отмокает.

— Может быть, не надо ванну? — робко возразилаЛена.

— Хорошая мысль, — поддержал Светаню Гжесь. —А лучше не ванну, а душ.

Так он быстрее придет в себя.

— Ты кто? — спросил у жены и без душа пришедший всебя мэтр.

— Святая Кунигунда! — гаркнула Светаня наМаслобойщикова.

— На колени перед святой и мученицей! — гаркнулМаслобойщиков на Лену с Гжесем. — На колени, отребье!!!

Светаня затолкала мужа в квартиру и захлопнула за собойдверь. Еще некоторое время за дверью раздавались приглушенные мольбы: «Да,императрица», «Нет, императрица», «Ваш муж, Генрих Второй, редкостный дурак»,«Veni, electa mea, et in thronum meum» [7], — а потом всестихло. Лена и Гжесь уселись на ступеньки, чтобы перевести дух.

— Так не может больше продолжаться, — сказаланаконец Лена.

— Ты о Леонтьиче?

— Так не может больше продолжаться.

— И я не могу его бросить, пойми. Он — мой Мастер. Всеи так от него отвернулись, а он, между прочим, гений.

— Гений портвейна «Три семерки»!.. Но я имела в видунас. Тебя и меня.

— Война не закончилась. — Гжесь положил руку Ленена колено и заглянул ей в лицо. — Господи, до чего ты хороша… Ты совсемдругая в последние несколько дней, честное слово!.. И глаза… Что у тебя сглазами?

— А что? — выдавила из себя Лена и трусливозажмурилась.

— Да у них же цвет изменился! Ну да!

Были карие, а теперь зеленые!

— Это я с контактными линзами экспериментирую…

— Знаешь, а тебе идет. Очень идет. И не скажешь, чтолинзы. Вчера фантастический секс, сегодня — фантастические глаза… Просто крышусрывает… А я тебя совсем не знаю, оказывается…

— Представь себе, я тоже себя не знаю…

…В воскресенье Светаня разбудила их в восемь утра. Гжесьнекоторое время слушал Светанины причитания, потом положил трубку и сказалпосле долгой паузы:

— Дела…

— Он утонул в ванне? — побледнела Лена. —Твой непризнанный Мейерхольд и Товстоногов в одном флаконе?

— С чего ты взяла? — в свою очередь побледнелГжесь. — Просто допился человек до белки, вот и все. Светаня с ним несправляется.

Белая горячка, эта старая соратница Маслобойщикова, вступилав фазу обострения. После неравной ночной битвы с зелеными чертями Маслобойщиковвообразил себя Муцием Сцеволой и попытался сжечь на газовой плите правую руку.А это не входило в планы Светани, которой был нужен муж-покойник, а немуж-инвалид, к тому же сильно пьющий. Гжесь сломя голову понесся на Английскийпроспект, а Лена осталась одна. Растерянная, растерзанная, измученная Гжесем ипо уши влюбленная в мимолетного Романа Валевского.

Полдня она кругами ходила у телефона, прежде чем решиласьпозвонить. Но не по одному из двух номеров, а во всезнающую божественнуюканцелярию «09». Лену перекидывали нескольким операторам, прежде чем она вышлана нужного.

— Мне нужен адрес Валевского Романа. Его телефон… —Сбиваясь и путаясь, она произнесла все семь цифр, которые в сумме своей тожедружно поделились на семь. Ну, разве это не рука провидения, скажите намилость?..

Ожидание длилось чуть дольше вечности, пока телефоннаясвятая и мученица (в жилах которой, очевидно, текла кровь Кунигунды) не выдалаинформацию:

— Вы меня слышите, девушка? Записывайте: Фонтанка, 5,квартира 27.

«Фонтанка пять, квартира двадцать семь, что я делаю?» —спросила у себя Лена, выходя из дома. «Фонтанка пять, квартира двадцать семь,что я делаю?» — спросила у себя Лена, спускаясь в метро. «Фонтанка пять,квартира двадцать семь… Что я делаю?» — спросила у себя Лена, прошмыгнув мимоДома кино и приближаясь к цирку. Все. Конечная. Теперь остается толькозавернуть за угол.

Пять — двадцать семь… Пять, два, семь.

Четырнадцать. Четырнадцать на семь… Четырнадцать на семьделится без остатка.

Железная дверь подъезда встретила Лену кодовым замком,открыть который оказалось делом плевым. Стоило лишь повнимательнее посмотретьна кнопки: четыре из них были стерты заметно больше остальных шести. И сновавсе цифры кода, как сговорившись, поделились на семь!

Подъезд был довольно ухоженным, и подняться выше первогоэтажа она не рискнула. Но теперь, во всяком случае, месторасположение квартирыРомана Валевского прояснилось: он жил на последнем этаже дома с башенкой, гдеобычно живут птицы, боги и удачливые воры-карманники. С противоположной стороныФонтанки, куда временно передислоцировалась Лена, была хорошо видна широкаяполоса мансардных окон. Окна шли встык друг другу и не могли не принадлежатьРоману Валевскому. Так, во всяком случае, думала Лена. И башенка не могла непринадлежать Ему. Башня из слоновой кости, крытая кровельным железом, —лучшего места для небожителя и придумать невозможно.

Поначалу Лена пряталась за широкой, приземистой спиноймоста, потом перескочила к маленькому, но самому настоящему духанчику«Лагидзе», где заказала себе бокал «Ахашени». После «Ахашени» был паленыйконьяк в «Арлекино» — пристанище студентов и абитуриентов театральной академии.И разбавленное пиво в пивбаре «Рыжий Патрик». И сомнительный ликер в кафе«Шуры-муры». Дегустационный тур закончился все в том же духанчике «Лагидзе» —бутылкой (эх, пропади все пропадом!) дорогущего коллекционного «Мукузани».Справиться с бутылкой оказалось гораздо легче, чем с двумя подсевшими кЛениному столику грузинами — Вахтангом (потомком Нико Пиросмани) и Ираклием(потомком Ильи Чавчавадзе). Оба потомка работали на Кузнечном рынке и были непротив скоротать время с «адынокый красывый дэвишк». Но «адынокый красывыйдэвишк» не клюнула ни на кабак при «Невском Паласе», ни на чурчхелу смандаринами, ни на висячие усы обоих потомков.

После двадцатиминутных хихиканий («что вы, что вы, как милос вашей стороны!») и десятиминутных препирательств («уберите руки, или я позовуофицианта!») она позорно бежала из «Лагидзе», прихватив с собой остаткиколлекционного «Мукузани» («не пропадать же добру»!). Темпераментные грузиныдвинулись было за ней, и неизвестно, чем бы закончился вечер, если бы неповалившая из цирка толпа. Толпа на время захлестнула преследователей, а самуЛену выбросила на пустынное побережье Фонтанки, 5. Где среди высохших морскихзвезд, скорлупок от кокосовых орехов, скелетиков водорослей и крабов, в самойглубине лагуны, посверкивало тонированным стеклом бунгало Романа Валевского.