Хозяин крепости был могучим воином, панцирь по его фигуремощно вздут на груди, верхняя часть широка, укрывая плечи, на груди и даже наплечах умело выдавлены фигуры невиданных зверей. Правда, зверей, невиданныхздесь, а в других землях, наверное, есть эти крылатые кони, девы с рыбьимихвостами и птицы с девичьими ликами...

Сердце его застучало, заныло в тоске. Он здесь, а чудесагде-то вдали, без него. Где-то принцессы смотрят из высоких каменных башен,отважные воины сражают огромных чудовищ, поражают толпы врагов сверкающимимечами... И только одно дивное чудо из тех сказочных стран, принцесса Лютеция,каким-то образом здесь, на земле... А он, Фарамунд, явился в мир, чтобы служитьей, чистой и единственной!

Остальные сундуки заполнены цветными тряпками, дорогимиодеждами. На некоторых он усмотрел замытые пятна крови. Только в последнем лареобнаружились еще железные пластины, что крепятся на руки, и такие же — толькопобольше, закрывающие голени ног. Ремни уже потерлись, явно служили не одингод... а то и не один десяток лет, но кузнецы Лаурса заменят, уже имели дело свещами великой империи...

Во дворе Громыхало гулким голосом раздавал распоряжениячеляди. Здоровяк явно наслаждался властью над теми, кто совсем недавнопосматривал на него, вчерашнего палача, свысока.

— А, Фарамунд, — поприветствовал он. — Чтобудем делать с бургом?

— Бургом? — переспросил Фарамунд.

Громыхало с небрежностью отмахнулся.

— Бург, сите, гард, град — какая разница? Все зовутпо-разному. Это просто укрепление, где можно держать оборону. Крепость. Лучшевсего ставить на руинах римского городка — там много камней и каменных глыб.Странно, вроде бы каменоломен близко нет... Но римляне — это такие жуки, сдругого конца света приволокут!

Фарамунд указал на самый высокий дом:

— Я расположусь в покоях Лаурса. Пришли ко мнекого-нибудь, кто знает римлян. Хочу больше узнать о них. И вообще...

— Что «вообще»?

— Вообще о нас. О мире.

Ему принесли таз с горячей водой, он плескался, смывал пот ислюни, отдирал струпья засохшей крови. Испуганные челядины стояли у дверей.

На лавке сидел, тряся седой головой, восьмидесятилетнийАрнелиус, самый старый обитатель бурга. В юности он начинал мастером по золотымукрашениям, но такой работы у бедных франков не водилось, потому в бурге уЛаурса склепывал более нужное: кольчуги, металлические рубашки.

Сейчас он то и дело заводил речь о временах своей молодости,когда все важные вопросы решались только на общем тинге. Все свободнорожденныеприходили, и никто не смел перебить даже самого ничтожного, если он не проявилсебя раньше трусом и не был с позором изгнан. И никогда конунг не смел сказатьслова против общего мнения племени...

Фарамунд слушал жадно, но вскоре злость стала подниматься изахлестывать голову, как волны прибоя захлестывают берег.

Затаенный страх, с которым он очнулся в лесу, не исчез современем, а разросся. Не зная даже своего имени, выясняя на ощупь, что онумеет, довыяснялся, что теперь у него сотня головорезов и этот хорошоукрепленный бург... Но что с ними делать?

А старик забывает, о чем говорил, возвращается, снованачинает рассказывать то, что уже рассказывал, сам не понимая, что жизньплемени резко изменилась. Это видно даже ему, Фарамунду, видно по обрывкамразговоров, по тревожным слухам, по испуганным лицам людей, у которых вдругзашатался под ногами привычным мир.

Племена начинают объединяться, а объединения перерастают вплеменные союзы. А когда в таком союзе несколько сот тысяч человек, а живут наогромных территориях, то собрать всех свободнорожденных немыслимо. Разве чтоперед отправкой огромного войска на войну?

Ага, сам конунг, что правит племенем, проживает в такой жеспециально сооруженной крепостице, бурге. В бурге кроме него всегда часть егодружины... Но сейчас конунгу, понятно, не до разбойников, промышляющих на егоземлях. Племя франков медленно движется на юг, захватывая земли Галлии. Местныеплемена, тихие как мыши, сопротивления почти не оказывают. Бой дают обычнотолько римские гарнизоны, в которых самих римлян не осталось, а только римскиефедераты из самих же франков или галлов, но и то, если пришельцы пытаются взятьгарнизоны штурмом. Но обычно, завоевание земель Галлии идет почти мирно...

Он растирал тело, с удовольствием чувствуя, как скрипитздоровая кожа. В ушах скрипел старческий голос:

— Но мечи у них дрянь... Мечи, это... это единственное,что лучше умеем делать мы, франки! Сделай римляне мечи такой длины как наши,они бы обломились от собственной тяжести, как ломается ледяная сосулька. Ихмечи из сырого железа! А наши кузнецы такое железо не считают годным даже дляножей своих жен и слуг. Наши кузнецы такое куют и перековывают, кладут вболото, чтобы ржа выела грязь, а то, что остается, снова куют и перековываютмного раз, а потом закаляют в масле или в теле пленного. Зато наши мечи рубятих доспехи как будто те из глины! А когда наш меч встречается с их мечом, нанашем ни зарубки, а их меч... ха-ха!.. надвое, как березовое полено... Нет,даже как, тьфу, сосновое.

Фарамунд всматривался в этого старика с состраданием ибрезгливостью. Тот был, по слухам, чистым римлянином. Попал в молодости в плен,здесь был рабом... только раб у франков совсем не то, что раб у римлян. Уфранков раб работает рядом с хозяином, делит с ним ту же пищу, спит под однойкрышей и на такой же соломе, а если хозяин оказывается бездетным, то рабполучает в наследство все имущество, скот, землю. Так и Арнелиус был рабом,потом им постепенно быть перестал, женился, были дети, что разъехались посвету. Теперь доживает свой век, искренне считая себя франком...

Франки, напомнил он себе. Все, что он знает, да и то изобрывочных разговоров воинов, что все франки состоят из знатных, свободных иполусвободных. Но на тинг допускаются все, кроме трусов. Во главе — конунг. Онже возглавляет ополчение в случае войны, но, кроме того, у него есть и отборнаядружина, которая подчиняется только ему.

Но все изменилось при этом так странно и так внезапнослучившемся движении племен, когда все вдруг снялись с насиженных веками мест идвинулись, двинулись, двинулись в такой нелепый путь, когда люди рождаются вдороге, старятся и умирают, а их дети повторяют их путь, но их ноги уже взбиваютпыль других земель, а глаза видят зверей и птиц, каких никогда не зрели ихотцы.

Сейчас на тинг уже не собраться: франки при движенииразбрелись слишком широко, захватили такие земли, что даже быстро летящимптицам не собрать всех. Да и не нужен тинг такой вот семье-роду. У них здесьесть все для жизни, есть свои законы и правила. Они не знают конунга, как и онне знает об их существовании. Долго ли это будет продолжаться, неизвестно...

Хотя, почему неизвестно? Уже идет подчинение этих семей.Только не конунгу, а мелким разбойничьим шайкам, что от простых грабежейпереходят к обложению данью. Эти разбойники начинают для укрепления своихпозиций строить крепости, выбирая хорошо защищенное место: на утесах, визлучине реки, а если среди равнины, то окружают частоколом и даже рвом иливалом.