Он остановил коня перед домом. На крыльцо вышел Свен. Ещеболее погрузневший, волосы всклокочены, снова в них солома, словно с первойвстречи ни разу не встряхнулся. Как нарочито, вышел в затрапезной одежде, вруке обглоданная кость с остатками мяса.

Не глядя, швырнул ее псам, смерил Фарамунда недружелюбнымвзглядом:

— И что тебе здесь надо?.. Вспомнил, что не закончилчистить конюшню?

Фарамунд ощутил, как тяжелая кровь прихлынула к шее,поднялась и окрасила лицо, ударила в голову:

— Свен, не забывайся!

— Ты о чем? — спросил Свен насмешливо.

— Иначе я напомню тебе, зачем ты послал со мнойТеддика, — предостерег Фарамунд.

Лицо Свена чуть дернулось, в глазах вроде бы мелькнул страх,но в следующее мгновение он надменно выпятил нижнюю челюсть:

— Зачем?

— Он сказал, что ты велел ему убить меня, — четкоответил Фарамунд. — Ножом. В спину!

Свен дернулся, с губ сорвалось злобное:

— Чертов ублюдок!

— Он не предал тебя, Свен, — сказал Фарамундгорько. — Он был верен тебе до конца. Но он умер.

— Его убил ты?

— Неважно. Главное, теперь я свободен от клятвыверности тебе. И моя клятва, когда я обещал не поднимать на тебя оружия,которое ты мне дал, ныне недействительна. Ты все понял?

Он смотрел на Свена с холодной свирепостью. Свен отступил нашаг. Мужчины за его спиной взялись за рукояти мечей. Слышно было, как хлопнуладверь, кто-то вышел из дома, расталкивая вооруженных людей. Это был Тревор,похожий на взъерошенного вепря. Прикрыв глаза, взглянул на Фарамунда. На еголице отразилось колебание, все-таки совсем недавно он советовал перерезать емугорло.

— До нас дошли слухи, — сказал он, — что скрепостью Лаурса что-то...

— Что-то? — удивился Фарамунд. — Я бы так несказал. Просто крепость поменяла хозяина. Теперь она моя.

Словно холодный ветер пронесся через двор, мгновенно стерулыбки и ухмылки. Фарамунд с высоты седла оглядывал крепость, разом замечая,кто где стоит, сколько оружия,

Тревор спросил:

— Это все люди, что у тебя остались?

Фарамунд усмехнулся:

— Лаурс защищал крепость так же, как ее защищает СвенИз Моря. Я потерял одного человека, а семеро было ранено. Еще один утонул вподвале, где разбил бочку с вином и захлебнулся. Наемники, которые служилиЛаурсу, сейчас служат мне. Правда, теперь их осталось шестьдесят четыре... Ноесли учесть, что было семьдесят...

Его улыбка была похожа на волчий оскал. Громыхало поигрывалогромным боевым молотом. По левую руку Фарамунд держался Вехульд, его смуглаярука щупала рукоять боевого топора, нежно гладила, словно обещала вот-воткрепко ухватить в обе ладони.

— Зачем ты приехал?

Фарамунд искоса посматривал наверх, стараясь уловитьпоявление Лютеции. Вздрогнул от громкого голоса. Тревор смотрел исподлобья,ждал ответа.

— Крепость, которую построил Лаурс, — заявилФарамунд. — побольше этой! И защищена надежнее. К тому же я думаю укрепитьее еще... Да, основательнее. Потому я приехал, чтобы... чтобы пригласить господТревора и Редьярда... с их людьми... в мою крепость!

Во дворе громко ахнули. Всюду, куда он смотрел, виделраскрытые рты. Свен выпучил глаза, побагровел. Тревор отшатнулся, впилсяглазами в этого странного человека на рослом жеребце.

— Зачем? — спросил он в упор.

— Вам там будет защищеннее, — ответил он.Спохватился, добавил торопливо, — Не вам, а госпоже Лютеции. Сейчас оченьнеспокойное время!

Фарамунд чувствовал на себе взгляды как своих людей, так ивсей челяди Свена, и его воинов. Колко и неприязненно смотрел красавец Редьярд.Тревор нахмурился, сказал с колебанием в голосе:

— Надо узнать и мнение самой госпожи Лютеции.

Все чувства Фарамунда были обострены, он чувствовал малейшеедвижение воздуха, словно сидел с содранной кожей. Глаза его замечали искорки накрыльях пролетевшей над конюшней стрекозы, а в голосе старого воина судивлением уловил нотку сомнения.

Он ощутил ее приближение задолго до того, как Лютецияподошла к краю перил. Он чувствовал, как она открыла дверь, это на том концегалереи, потом ноздри уловили ее запах... или тень запаха, что усиливался, дотех пор, пока у перил не возникла ее легкая фигура.

Сердце его заколотилось, а в груди возникла сладкая боль.

— Госпожа, — сказал он. Сердце заколотилось стакой силой, что в виски стрельнуло. Мир покачнулся, в душе кольнуло ужасом,что сейчас свалится с коня, как пугливый ребенок. — О, госпожа...

— Не надо повторять, — прозвучал ее нежныйголос. — Я слышала все.

— Госпожа...

Ему не хватало слов, он задыхался. Кровь бросилась в голову.Он чувствовал, что щеки полыхают, уже все лицо залило красным, горячая тяжелаякровь прилила даже к шее, а уши раскалились.

Лютеция стояла ровно, на перила лишь слегка опустила кончикипальцев. Голос ее звучал так же нежно, спокойно, но теперь он вспомнил, что также приветливо она разговаривала с любым челядинцем.

— Мы приняли покровительство благородного Свена, —произнесла она спокойно. — И мы пребудет под его защитой, пока не выясним,где сейчас наша родня.

Фарамунд вспыхнул:

— Эта крепость охраняется хуже, чем охранял свою Лаурс!

— Но вряд ли в окрестных лесах есть ещеразбойники, — сказала она все тем же ровным голосом, — способныезахватить крепость.

Он не знал, было это похвалой или оскорблением, да и неважно, он слушал музыку ее голоса, упивался ее ангельским обликом, но в грудичто-то рвалось болезненно и страшно.

— Других нет, — поспешил он заверить. —Других нет!

— Тогда мы останемся, — сообщила она. — Темне менее... благодарю. Дядя, поблагодари!

Она сказала таким тоном, словно дядя должен был вытащитьмонетку и великодушно бросить ему, совсем недавно вывозившему навоз из конюшни.А он, если не поймает на лету, бросится за нею и, разгребая пыль, отыщет,осчастливленный, тут же помчится пропивать...

Тревор что-то проворчал, а Лютеция одарила всех царственнымвзором, перевела взгляд на крыши дома напротив, только они ей вровень, и, ужепотеряв интерес, повернулась, исчезла.

Фарамунд сидел в седле как оплеванный. То, что Лютеция ушла,повергло в отчаяние, а злорадные взгляды этих... этого двуногого скота... этойсволочи... этого мяса для воронья...

Он поднял голову, все содрогнулись от его облика. Переход отстыдящегося к почерневшему от гнева был молниеносен и страшен. Глаза свернули,как пожар в ночи, губы подрагивают в бешенстве, а грудь уже раздувается дляяростного крика, после которого его люди бросятся рубить и жечь...