Раздается легкий стук в дверь.

– Кейт! – обращается ко мне из-за двери голос Джулии. – Вам пора на вашу следующую встречу.

– Спасибо. Я сейчас.

Сморкаюсь в кусок туалетной бумаги, вытираю глаза и смотрю на свое отражение в зеркале. Сочетание похмелья и рева явно не на пользу моей коже. Ополаскиваю лицо холодной водой, но, похоже, эта процедура совершенно бесполезна.

Улыбайся во весь рот, говорю я себе и заставляю губы растянуться в улыбке. Но затем вижу поверх своего отражения череп Северин, и меня едва не начинает тошнить.

Когда я спустя пару минут выхожу из туалета, Джулия окидывает меня с ног до головы испуганным взглядом. Впрочем, ей хватает такта воздержаться от комментариев. Слава богу, Пола пока нет, и сегодня мне все равно, хорошо это или плохо. Лишь по пути к адвокату до меня доходит: вся эта эмоциональная драма так увлекла меня, что я совершенно забыла о том, что вчера мне весь вечер не давал покоя вопрос, имеют ли Каро и Себ какое-то отношение к смерти молодой француженки десять лет назад.

* * *

– Ну что ж, – говорит мой адвокат из-за своего стола, глядя на меня поверх очков для чтения.

Мне не совсем понятно, зачем они ей, потому что в данный момент перед ней нет ни одного листа бумаги. Пока что она пребывала в режиме слушания – время от времени морщила узкий лоб или же кивала аккуратной темной головкой, слушая мой сбивчивый рассказ. Я пытаюсь оценить ее, эту миссис Стритер – или все-таки мисс? Что, впрочем, нелегко сделать в душном, крошечном кабинете, да еще когда твоя голова раскалывается от боли. Она напоминает мне сороку – темная, яркая, быстрая, хотя, по идее, ей уже хорошо под пятьдесят. В темных, коротко стриженных волосах поблескивает седина.

– Ну что ж… – снова задумчиво произносит адвокатша и поджимает губы, неровно накрашенные в несколько слоев жирной губной помадой, которая для нее слишком розовая. Мне так и хочется взять бумажный носовой платок и стереть с них эту дурацкую помаду. А еще она даже не предложила мне чашку чая, из-за чего я жутко зла на нее. Я уверена: ее гонор обанкротит меня. Так что вряд ли ее разорит чайный пакетик и глоток молока – могла бы предложить, хотя бы ради приличия.

Но адвокатша лишь откидывается на спинку стула и поправляет очки для чтения. Сейчас она что-то мне скажет, думаю я. Сейчас я узнаю, в какую катавасию угодила.

– Вы ведь адвокат? – внезапно спрашивает она.

– Да. Вернее, больше нет. У меня фирма по набору юридического персонала.

Она отмахивается от моих слов.

– У вас соответствующее образование. Например, вам известно, как работает в Британии правоохранительная система: полиция и прокуратура собирают улики против обвиняемого, защита – улики в его пользу, а потом все это предъявляется суду. Учитывая ваше образование, вам должно быть известно гораздо больше. На практике же в случае громких уголовных дел чаще бывает так, что полиция быстро выдвигает версию, а затем приступает к сбору подтверждающих улик. Все, что противоречит этой версии, не то чтобы отметается, но не рассматривается должным образом. – Она морщится, а вместе с ней сжимается и ее розовый рот. – Что далеко от совершенства. Все системы далеки от совершенства. Зато у нас есть habeas corpus[6] и презумпция невиновности, пока суд не докажет вашу вину, а сама судебная процедура – честный, открытый процесс. – Она как будто насквозь прожигает меня своими темными, блестящими глазами, и я понимаю: она ждет, что я на это скажу.

– Да-да.

Адвокатша быстро кивает.

– Французская система совершенно иная. Она основана на гражданском праве, а не на общем. Что означает, что там нет такого понятия, как прецедент. Но я отклонилась от темы… Что касается вашей ситуации, самое главное состоит в том, что их система несостязательная. Все уголовные случаи – по крайней мере, серьезные, как, например, этот, – расследуются так называемым juge d’instruction, что можно примерно перевести как судья-следователь. Он не подотчетен ни властям, ни прокуратуре, однако работает в тесном сотрудничестве с полицией. Задача последней – проанализировать все полученные данные и составить рапорт о том, передавать дело в суд или нет. – Она умолкает и пристально на меня смотрит. На этот раз я быстро киваю. – Самое главное здесь то, что слабые случаи, как правило, не доходят до суда. Судья-следователь сам закрывает дело за недоказанностью и отсутствием веских улик. Побочным эффектом является то, что процент приговоров довольно высок, и хотя презумпция невиновности на бумаге существует, на практике… – Адвокатша пожимает плечами и снова поджимает в гримасе розовые губы. – Если дело доходит до суда, негласно считается, что обвиняемый действительно виновен.

Мои мысли уже бегут дальше.

– А что уравновешивает или ограничивает полномочия магистрата?

Она качает головой, как будто извиняется передо мной.

– Практически ничего. Это, пожалуй, самый главный недостаток французской системы. В результате огромное количество дел рассматривается всего одним лицом при закрытых дверях, а не публичным судом в обстановке максимальной гласности. Нет, в целом их магистраты работают добросовестно, но сам принцип… Наверное, стоит добавить, что понятия habeas corpus там тоже не существует, хотя в большинстве случаев для ареста подозреваемого требуется письменное согласие еще одного магистрата. И потом, судебное разбирательство обычно проходит быстро, а вот предшествующее ему следствие может тянуться долго.

– Как долго?

– Бывает, что пару лет.

Возможно, в этом виновато похмелье – хотя я сомневаюсь, – но внезапно меня снова тошнит. Мне противно даже думать о том, что это может растянуться на долгие годы: Модан в его элегантных костюмах будет время от времени напоминать о себе и отравлять нам существование своими коварными вопросами. Лара застрянет в состоянии перманентной блаженной безмозглости. Каро продолжит совать нос во все, куда его только можно сунуть. Том… Нет, только не Том, о нем лучше не думать. А Северин… А ведь как я надеялась, что, как только все это завершится, Северин наконец отстанет от меня! Боюсь, что у нее на сей счет собственное мнение…

– Вам плохо?

Я ловлю себя на том, что с силой тру лоб. Опускаю руку и пытаюсь смотреть на адвокатшу, но меня настигает очередная волна тошноты. Мне остается лишь стиснуть зубы и посмотреть вниз. Пол кабинета выложен выцветшей голубой плиткой. Здесь не за что зацепиться взгляду. Тогда я пытаюсь смотреть на край ее стола. На темном полированном дереве заметна царапина, в которую видна дешевая, похожая на опилки, древесно-стружечная плита.

– Может, принести вам чаю? – Не дожидаясь моего ответа, она подается вперед и, нажав на телефоне кнопку, велит голосу в трубке приготовить мне чай. Голос в трубке лишен тела. А вот с Северин все с точностью до наоборот – ее тело лишено голоса. Боже мой, еще целых два года Северин будет…