– Например, в наступающем году на нее можно частично возложить какие-то управленческие обязанности. Показать ей, что она способна на большее.

– Возможно. – Гордон задумчиво поджимает губы, вздыхает и снова смотрит в окно. Хотя лично я сомневаюсь, что он там что-то видит. – Мы с каждым годом берем все меньше и меньше партнеров. Не знаю, как при такой жуткой нагрузке нам сохранить всех наших младших юристов, учитывая, что заветное повышение ожидает далеко не всех. Когда-то было достаточно несколько лет хорошо делать свое дело и не портить себе репутацию… – Он стряхивает с себя задумчивость и вновь поворачивается ко мне: – Кстати, разумное предложение. Если у нее будет опыт руководства, это может дать ей некоторые преимущества, – он кивает самому себе, как будто ставит ментальную галочку, что ему нужно будет поговорить с Каро на эту тему. – С другой стороны, углы срезать невозможно… – Вновь умолкает и смотрит в пустую кофейную чашку.

Углы срезать невозможно? Еще как можно! По крайней мере, для Каро это не проблема. Если понадобится, она не только срежет углы, но пропашет широкую полосу сквозь что угодно и кого угодно, если это сократит ей путь к достижению цели. Внезапно я понимаю – Гордон отлично знает: дело не только в том, что Каро не привыкла играть в команде. Все гораздо серьезнее. В глубине души ему понятно: партнером ей никогда не стать, и, по его мнению, ей лучше этого не делать, хотя он и пытается убедить себя в обратном. На какой-то миг я даже сопереживаю ему – умному, вдумчивому, доброму человеку, который подсознательно пытается вернуть себе ту Каро, какую он потерял, когда ей было тринадцать лет, и теперь каждый день отказывается верить в то, что перед ним взрослая женщина.

* * *

Еще нет четырех часов дня, но после встречи с Гордоном я прямиком возвращаюсь домой. Я чертовски устала. Мне хочется одного – погрузить свою тушку в горячую ванну. Увы, как ни приятно понежиться в ароматной пене, это все равно что вытащить голову из песка. Ко мне тотчас ворвется реальность, и я буду вынуждена посмотреть в глаза им всем – Тому, Северин, Модану, всей их компании. Пару секунд посидев в раздумьях, решительно открываю кран и в промышленных масштабах заливаю в ванну дорогую пену, подарок Лары. Если реальность и ворвется ко мне, я посмотрю ей в лицо, лежа по самые уши в душистом облаке.

Не успела я со вздохом блаженства погрузиться в горячую воду, как звонит Лара.

– У тебя есть планы? – спрашивает она. У нее жутко усталый голос, что не совсем в ее духе. – Или ты уже настроилась на спокойный вечерок дома? Диван, фильмец про любовь или что-то в этом роде…

– Это точно, – говорю я и с теплотой вспоминаю наши с ней вечера. Глядя фильмец про любовь, мы набивали желудки едой из местного кулинарного магазинчика, запивая все это вином в количестве, никак не подходящем для спокойного вечера перед телеэкраном. Но это было раньше, когда Лара была просто Ларой, без каких-либо недомолвок, я была просто Кейт (пусть даже одинокая старая дева Кейт), а Северин – таинственной загадкой из далекого прошлого. Как же мне хочется вернуть все это назад! К моим глазам подкатывают слезы. Я нетерпеливо трясу головой, разбрызгивая вокруг себя мыльную пену. – Я уже дома и никуда не хочу выходить. Не хочешь приехать ко мне?

– Без проблем. В любом случае в твоем магазинчике еда вкуснее.

– У тебя усталый голос. Во сколько ты вчера вернулась домой? – Молчание. – А, понятно, ты вообще не возвращалась.

– В общем… да. А ты? Ты сама вернулась поздно?

В принципе, я могла бы и солгать. Тем более что я на-училась неплохо это делать. Я могла бы сказать что-то невнятное, могла бы уйти от ответа, но это, черт возьми, отнимает силы.

– Я тоже ночевала не дома.

– Неужели? А у кого? – Мне слышно, как жужжат, судорожно соображая, ее мозги. – У Тома?

Ее удивление совершенно искренне. По идее, Лара не имеет права обижаться, но мне кажется, что она все равно обижена.

– Да. Но все было не так, как ты думаешь. Честное слово…

– Это как понимать? – Она и вправду обижена или это я слишком глубоко копаю?

– Так что я расскажу тебе позже. Хотя рассказывать в принципе нечего. Во сколько ты ко мне приедешь?

– Часов в шесть, если не раньше. Моя голова сегодня плохо соображает. В таком состоянии бессмысленно сидеть на работе.

– Приезжай, когда тебе удобно. В любом случае я дома.

Я кладу телефон и откидываю голову на край ванны. Северин, в черной тунике, устроилась своей изящной попкой на самом краешке ванны и, вытянув стройные ноги, скрестила их в лодыжках. Она поворачивается ко мне. Ее лицо похоже на равнодушную маску. Она смотрит на меня своими темными, всезнающими глазами. Этот контраст моментально приковывает мое внимание: эти глаза видели гораздо больше, чем можно подумать, глядя на ее гладкое, без единой морщинки лицо. Я тотчас думаю о тонких морщинках в уголках моих глаз, о седом волосе, который я обнаружила у себя (и тотчас вырвала) на прошлой неделе.

– Мне тридцать один, – произношу я вслух. Северин по-прежнему не сводит с меня взгляда. – Тебе же всегда будет – сколько тогда тебе было? – девятнадцать. – Она равнодушно отворачивается. Теперь мне виден ее профиль. Ее нос с легкой горбинкой, но это ей даже идет. Он придает ее лицу некую силу. – Что ты здесь забыла? – Северин снова смотрит на меня. Не то чтобы слишком пристально. Скорее даже равнодушно. А затем ее взгляд вообще скользит куда-то мимо меня, как будто я больше не представляю для нее никакого интереса. Если честно, это меня задевает. Я тянусь за шампунем и взбиваю на голове пену, после чего обращаюсь к ней снова. На этот раз в моем голосе слышится раздражение: – Раз уж ты здесь, не могла бы ты сказать мне, кто тебя убил?

Северин сидит на краю ванны, закинув одну ногу на другую, курит и лениво болтает сандалией – совсем как десять лет назад, когда она загипнотизировала Себа. Она смотрит на меня и вопросительно выгибает бровь. Пожалуй, это первый раз, когда я вижу на ее лице какие-то эмоции.

– Да, я понимаю, такие вещи даются нелегко, – бормочу я и с головой погружаюсь во все еще горячую воду, чтобы смыть с волос шампунь. Когда же выныриваю снова, ее уже нет.

* * *

– Итак, – выразительно произносит Лара, как только в ее руке оказывается бокал вина. Итак. Такое короткое слово, всего два слога. Зато сколько в него вложено смысла! – Выкладывай. – Она выглядит усталой, такой усталой, что кажется, будто вот-вот развалится на части. Даже черты ее лица и те как будто какие-то помятые.

Я смотрю на бокал в моей руке. Он красив – высокий, элегантный и жутко хрупкий. Подарок, правда, не помню чей. Если нажать на него чуть сильнее, наверняка треснет. Я проникаюсь к нему сочувствием. Интересно, а у Лары сколько еще осталось сил?

– Это ты выкладывай, – довольно резко возражаю я. Нет, я не хочу быть резкой, но так уж получается.

Она делает глоток и пытается улыбнуться. Но улыбка тотчас гаснет, и мне моментально становится стыдно.