доносилось даже до самых отдалённых комнат в доме. Сегодня Клэр выглядела вялой и уставшей, о чём не раз ей сказали Мари и Майя, интересуясь её самочувствием. Красные, через силу открытые глаза выдавали бессонную ночь, о которой Клэр никому не рассказала. Рука хаотично водила серебряной ложкой в тарелке с овсяной кашей. Задумчивый взгляд смотрел в пустоту.

Мари была занята чтением новостей в шуршащей газете и оттого не сильно обращала внимание на погружённость своей гостьи в раздумья. После длительного и безрадостного завтрака Клэр отправилась в сад.

Прогулка по полюбившимся местам натолкнула Клэр на мысль, благодаря которой она решила более не страдать о Петре и при первой же встрече объясниться с ним. Убеждая себя, что в произошедшем нет её вины, она с трудом смогла отвлечь себя мыслями о поцелуе с Мишелем.

«Какая я идиотка! – упрекала она себя, пытаясь вспомнить вкус его губ. – Как можно вот так просто влюбиться в человека, с которым не сегодня, так завтра велика вероятность навсегда расстаться? Бред… Ну почему? Почему…»

Её терзания прекратились, лишь когда Клэр услышала неспешный перестук копыт. В надежде, что к ним едет Мишель, она побежала сломя голову к воротам. Оказавшись на центральной аллее, она вмиг засияла, убедившись, что не ошиблась в своих догадках. Мишель со столь же радостным выражением лица выпрыгнул из седла и быстрым шагом, срываясь на бег, подошёл к ней.

– Умоляю простить, что без предупреждения, – говорил он, переводя дыхание и урывками глотая воздух. – Не хотел наскучить письмами, поэтому…

– Ваши письма я читаю с огромной радостью.

– Счастлив это слышать. Клэр Данииловна, мне нужно ненадолго уехать по поручению государя, поэтому не волнуйтесь и не принимайте на свой счёт моё отсутствие. Я встречу вас в день бала, дополнительно вышлю вам приглашение императора с указанием времени и даты торжества.

– Хорошо, как скажете! – радостно отвечала она.

– Что-то в вас изменилось, – он сделал паузу, взял её за руку.

– Возможно, – по-ребячьи хихикая, согласилась Клэр.

– О, Клэр!.. – Мишель глубоко вздохнул и слегка покачал головой. – Если бы вы знали, каким непокорным огнём горит сердце у меня в груди при мысли, что так скоро мне надобно вас покинуть.

Она опустила глаза, краснея от его слов.

– Поезжайте. Я буду ждать от вас вестей, и даже если вы забудете мне написать, я не стану, Мишель, вас упрекать в этом. До встречи, – произнесла она бархатным голосом.

На прощанье Мишель позволил себе вольность. Он приподнял её под руки, закружил так сильно, что подол её голубого платья взлетел, образуя вихрь. Казалось, он не хотел выпускать её из своих объятий. Мишель бережно поцеловал её руки, позволив ненадолго сжать нежными ладонями свое лицо, и уехал.

Даже когда силуэт Мишеля совсем исчез за холмом, Клэр всё так же оставалась на месте, вглядываясь ему вослед. Солнце ослепляло глаза, отчего всё вокруг быстро заросло тёмными пятнами. «Тёплый, прекрасный день», – думала она, наконец закрыв глаза и ловя на своей коже осенний солнечный поцелуй. Она и позабыла, что ещё некоторое время назад была опечалена.

Из дома раздался голос Мари, которая приглашала её на партию в шахматы. Клэр легко рассмеялась и ленивыми, медленными шагами направилась к дому.

Чья-то холодная худая рука неожиданно схватила её за запястье, лишая возможности двигаться дальше. Испугавшись резкого прикосновения, Клэр взвизгнула и попыталась выдернуть руку резким рывком. Когда она повернулась, то увидела перед собой Петра – неухоженного, с лёгкой щетиной и серым, болезненным лицом. От него исходил запах крепкого алкоголя, и, несмотря на чистый костюм, складывалось впечатление, что он был облит им с головы до ног.

– Пётр Николаевич! Где вы были? Мы все ужасно беспокоились о вас, – придя в себя, принялась расспрашивать Клэр.

– Разве кому-то до меня здесь есть дело? – отвечал он обиженно. – Вы получили моё письмо?

– Да, я получила ваши стихи, если вы об этом, – без капли радости сказала Клэр, убирая рукой пряди рыжих волос за ухо.

– Я сегодня уезжаю на службу. Мне безразлично, что думает или скажет Мари. У вас ещё есть возможность принять мои чувства. У вас… у вас ещё есть шанс не попасться на уговоры этого гнусного обольстителя Равнина, как это делали многие до вас.

Его слова глубоко огорчили её. Вонзили нож в грудь. Всё плохое, что он говорил о Мишеле, Клэр воспринимала как личную обиду.

– Не смейте, Пётр! – разозлившись, перебила Клэр, предугадывая, что на этом его клевета не закончится. – Мишель благородный, чуткий и милосердный. Именно поэтому вы ещё живы, хотя могли уже давным-давно лежать в земле. У вас нет никакого права говорить о нём такие вещи, к тому же у него за спиной.

– Неужели вы не понимаете?! – напористо отстаивал свою правоту Пётр.

– Вы ослеплены собственной гордостью. Вы не хотите уберечь меня от Мишеля. Вы хотите, чтобы я принадлежала вам. Чтобы хоть раз в жизни после стольких неудач вы, наконец, одержали в чём-то победу, да ещё с каким противником! Это подло… Хочу, чтобы вы знали: за всё время князь Равнин ни разу не сказал о вас дурного слова.

Глаза Петра померкли, словно последнее, за что держалась его душа, рухнуло в пропасть. Он не произнёс ни звука, но его лицо совершенно точно описало внутреннее состояние.

Сожалел ли он о сказанном в порыве злости или же слова Клэр задели его за живое, потому что были правдой? Это осталось тайной. Больше не взглянув на Клэр, он ушёл. Сначала от неё, а потом и за ворота своего родового имения.

Клэр не шевелилась. С сожалением и злостью она смотрела, как Пётр Миланов уходит прочь. Уходит навсегда. Да, кажется, именно так люди и прощаются навсегда. Её слова ранили его. Такое не прощается, лишь забывается временем. Придя в себя через пару минут, Клэр, подобрав руками платье, побежала к дверям, у которых её давно уже ждала Мари. Совершенно не так она представляла себе этот разговор…

* * *

18 октября 1811 года. Подготовка к приёму у императора началась чуть ли не с самого утра. Клэр никогда бы не поверила, что для создания красоты в эпохе ампир нужно так много времени. С раннего утра её пичкали едой на ходу, словно утку. В основном это были фрукты да сушёные ягоды. А ближе к обеду, когда её лицо натёрли какой-то белой кремообразной массой, принесли бульон с зеленью. Её мыли, расчёсывали, румянили, словно она и впрямь живая кукла.

Ради этого события был поднят на уши весь дом. Милановы никогда