Появилась Рита с подносом и пошла прямиком к ним. Насупленная, неприступная.

– О, уже увидали тебя. Глазастые галки, – сказала Полинка и улеглась на полотенце на шезлонге. – Не любят меня. Слава богу, завтра отчаливаем. Да садись, не маячь.

Аля присела на второй шезлонг, пластмассовое основание его уже не жгло, остыло в тени. Подошла Рита. На подносе оказались чашка, заварной чайник, запеканка на блюдце, стакан с зеленой субстанцией внутри. Полинкин завтрак, подумала Аля. Однако выяснилось, что Полинке предназначался только стакан с зеленой субстанцией, а чай и творожная запеканка с джемом были для Али. Рита поставила поднос на стеклянный столик и, не произнеся ни слова, ушла. Важно и чуть боком. Нет, Рита точно не могла читать стихи. Приснится же такое.

– Дашь мой стакан? Спасибо! – Полинка важно приняла стакан.

Аля села на траву перед столиком, налила чай.

– Тебе бы килограммов шесть сбросить, – заявила Полинка и отпила зеленую жидкость из стакана, замерла, сплюнула, поставила стакан в выемку под зонтом. – Сахар добавила старая пердунья! Знает же, что сахар не ем. Вчера в овощное пюре молока налила – нет, ты подумай! От молока появляются прыщи и живот пучит. Ну ладно, дождусь ужина.

– Хочешь половину запеканки?

– Нет, это смерть.

Аля посмотрела на румяную запеканку, отправила в рот нежный кусочек с апельсиновыми цукатами. Хотела было сказать, что в таком случае смерть очень хорошо выглядит, но передумала – отношения Полинки с юмором были, по всей видимости, сложными.

– Не знаешь, во сколько они вернутся?

– А, – Полинка махнула рукой, это могло означать все что угодно.

– Макар сказал, что вы будете вместе играть в новом фильме. Ну, если Макара утвердят.

Полинка улыбнулась, вытянулась, поиграла пальчиками ног с безупречным педикюром.

– Все последние фильмы Сеньки выдвигаются на премии. Скоро обо мне повсюду узнают, и кое-кто из известных западных режиссеров точно позовет к себе. И уж тогда ни одна старая пердунья в мире не посмеет сыпать мне сахар в смузи или захлопывать дверь, когда я сплю.

– Прости. Это я захлопнула, случайно. Любишь спать с открытой дверью?

– Не могу, когда закрыта дверь. Где бы то ни было. Накатывает. А ты чего боишься?

– Я? Не знаю. Леса вроде. Когда я там оказываюсь, мне начинает казать…

– А я еще детей. Рядом с ними на меня тоже накатывает. – Полинка приподнялась на локте. – Дети, они такие чудовищные, пухлые… э-э-э, упругие, точно эти их ножки и ручки надули. Ведь правда? И от них все время несет этим их тошнотворным запахом, который в тебя въедается. Потом приходится по три часа в ванне с пеной отмокать. Представь, в новом фильме Сеньки будет ребенок. Ни за что не соглашается его убрать. Ну ничего, Полинка, говорю я себе, ты справишься. Это твоя дорога к мировой славе.

Аля и не заметила, как съела запеканку. Она бы не отказалась еще от чего-нибудь, но остались только чай и сахар. Она насыпала побольше сахара в чашку, размешала. Напившись, поднялась с травы. Взяла поднос.

– Пойду отнесу.

– Зачем? Этим галкам за это платят.

– Все-таки схожу.

Аля не стала объяснять, что хочет поблагодарить Римму за то, что та привела в порядок одежду.

– Ну, как знаешь. – Полинка надела солнечные очки, хотя лежала в тени, положила руки на грудь и принялась размеренно дышать, похоже – выполнять какое-то дыхательное упражнение.

Духов, Константинович и Алеша вернулись перед ужином. Аля не успела расспросить у Макара, как он провел этот долгий день, как уже оказалась вместе с ним за праздничным столом и накладывала в тарелку жареную кефаль и молодой картофель. Ужин накрыли в доме, в столовой. За открытыми окнами шумели деревья. Напротив Али сидела Полинка, страшно тоненькая в белом платье с блестками, затейливая прическа делала ее старше. Рядом с Полинкой расположился Алеша, он был в тех же джинсах, в которых Аля видела его утром, но в свежей футболке. Константинович в шортах, сандалиях и гавайской рубашке восседал во главе стола. Барса, как обычно, лежала рядом с ним на полу. Рита и Римма в одинаковых платьях, на этот раз однотонных, васильково-синих, с белыми воротничками, поставили последние блюда на стол, после чего уселись: Рита рядом с Алей, а Римма – с Полинкой.

– Спасибо вам, что в этот вечер вы здесь со мной, – сказал Константинович и поднял бокал. Все встали, звякнуло стекло о стекло, и этот звук, точно камертон, настроил тон всего вечера. Еда на столе была простой, деревенской. Молодая картошка, несколько видов рыбы, свиная рулька, тушенная в горшочке говядина с ароматными травами, овощи, порезанные по-простому, по-крестьянски, свежий лук и пучки трав. Фрукты, само собой. Разноцветные соусы. И, конечно, вино – из своего винограда, домашнее. Вино бархатом касалось языка и неба, а затем долго таяло во рту.

После того как Римма подняла тост и поблагодарила Ивана Арсеньевича за участие, которое он оказывает в судьбе местных, разговор пошел о проблемах поселках и его людях. Аля и Полинка молчали. Полинка – из высокомерия, Аля – потому что не знала людей, о которых шла речь. А вот Духов оказался хорошо осведомлен, как и Алеша. Следующий тост произнесла Рита, и состоял он из одного слова басом: «Здоровья!» Взгляд ее, обращенный на Константиновича, был полон фанатического обожания. Константинович тепло ее поблагодарил.

Потом поднялся Духов и признался Константиновичу в любви. Заявил, что Константинович поднял русский театр с колен, а сейчас выводит русское кино на невиданную высоту. И он, Макар, не знает, как благодарить судьбу за то, что совсем скоро окажется причастным к тому, что делает Константинович в кино, к великой миссии, которую тот несет. Аля покраснела, ей хотелось ткнуть Макара локтем и назвать подлизой, но она знала, что тот искренен.

– Спасибо, Макарий, мальчик мой дорогой, – сказал на это режиссер под перезвон бокалов. – Кстати, хочу вам представить будущего исполнителя главной роли в моем новом фильме. – Он приобнял Макара.

Все захлопали, радостно заулюлюкали. У Али от неожиданного известия дрогнула рука, и несколько красных капель упало на юбку. Макар сел. Он весь вспотел от напряжения и благоговения. Под мышками шелковой фиалковой рубашки (и откуда она у него взялась? как, кстати, и черные отглаженные брюки? да и этих новеньких начищенных черных ботинок она у него не видела раньше) расползлись темные пятна. Аля положила руку на его пальцы, от которых, похоже, отхлынула вся кровь. Сжала. Повернулся к ней. Спросила глазами: что это? Это правда? Выдохнул, улыбнулся.

– Поздравляю, – шепнула ему в уху. – Наконец-то.

– Спасибо.

– Не достанешь мне вон того сливочного соуса?

– Что ты говоришь?