И она заплакала. Лицо не изменилось, не сморщилось, толькоиз лихорадочно блестящих глаз разом полились слезы — много.

— Хватит, — приказал врач, и стало понятно, что никакоймилицейский тон больше не поможет, — на сегодня достаточно.

— Вашему сыну ничего не угрожало, — быстро сказал Никоненко.— Послушайте меня. Он бежал в противоположную сторону. Тот, кто стрелял, не могего задеть. — Он врал, но это не имело значения. — Подумайте сами. Он бежализ-под выстрела, а не на него. Понимаете?

Ему было важно, чтобы она поняла, потому что именно этамысль не давала ей покоя. Мысль, что ее сын мог погибнуть.

— Маша, я приду к вам завтра. Вы отдохнете, и мы ещепоговорим. Хорошо?

Она не ответила, не кивнула, но Игорю показалось, что взгляду нее стал менее безумный. Врач вышел следом за ним.

— Вы про завтра серьезно сказали? — спросил он недовольно. —Мне не хотелось бы после каждого вашего посещения колоть ей транквилизаторы.

— Ей не понадобятся больше никакие транквилизаторы. Простоона все время думала, что с ее ребенком чуть было не случилась беда. Если я еепереубедил, ей полегчает.

Врач недоверчиво фыркнул.

— В реанимации вообще посторонним не место, — зачем-тосказал он, — а к ней народ валом валит, как на демонстрацию! И мы пускаем.

— Кого вы к ней пускаете?

— Вас пускаем, — ответил врач любезно, — Потапов личноприезжал, его пустили.

Этого Никоненко не ожидал.

— Когда приезжал Потапов? Врач пожал плечами:

— Вчера. Вечером, по-моему. Точно не знаю. Смена была немоя. А сегодня у нас только и разговоров о том, что к нашей больной из высокихправительственных кругов делегации ходят. Раз он министр, значит, ему все можно— в реанимацию можно, куда угодно можно!..

Ну и дела, подумал Никоненко быстро. Зачем приезжал Потапов?Что ему могло быть нужно? Чувствовал вину? Ничто человеческое нам не чуждо?

— Вон, — сказал врач неприязненно, — следующим номером нашейпрограммы еще одна делегация. Этих ни за что не пущу!..

Под дверью реанимации все на той же дерматиновой кушеточкесидели сын Федор и очковая змея Алина Латынина.

— Здравствуйте! — выпалил Федор громко и вытаращил накапитана шоколадные глазищи. — Вы видели маму, да?

Он говорил и таращил глаза совершенно так же, как его мать.

— Видел, — в присутствии очковой змеи капитан не могоставаться в кургузом халатике и поэтому поспешно выбрался из него, — я даже сней разговаривал. Она про тебя спрашивала. Халат куда деть?

— Давайте сюда, — сказал врач с подчеркнутой иронией.Манипуляции капитана в присутствии вновь прибывшей дамы не прошлинезамеченными. Впрочем, дама на капитана даже не взглянула.

— Можно нам увидеть… Марию Суркову? — Алина смотрела толькона врача и даже Федора взяла за руку, как бы демонстрируя капитану своиисключительные права на него.

— Нет, — сказал врач злорадно, — нельзя! Я вот даже товарищуиз милиции только что сказал, что к ней нельзя! Ну, уголовному розыску мыуказывать не можем, а вас я не пущу!..

— Ну тогда хоть Федора! Пожалуйста. Маруся увидит его и всто раз быстрее поправится!

— Да что это вообще за разговоры? Для вас что — несуществует больничных правил?!

Пока они препирались, Никоненко рассматривал Алину.

Сегодня она была в черных брючках и свитеретрудноопределимого глубокого болотного цвета. Распахнутая широкополая тужуркаизнутри была подбита норкой. В лакированном боку сумки отражался светбольничных ламп. Может, она выспалась, а может, как-то специально… улучшилась,но глаза казались загадочнее и больше, губы вкуснее, а щеки нежнее.

Неприятная, настырная, самоуверенная баба.

— А ты чего не в школе? — спросил капитан у Федора. —Прогуливаешь?

— Прогуливаю, — согласился тот. — Алина сказала, что мы вполнеможем и прогулять. Она сказала, что ей все равно в офис надо, а меня в школувести некому. От ее дома до моей школы далеко. Я отличник и могу сколько угоднопрогуливать.

— Будешь прогуливать, станешь двоечником, — сообщил капитан,прислушиваясь к шуму баталии: Алина атаковала, но и врач не зевал. — Вот я,например, все время прогуливал.

— И стали двоечником? — заинтересовался Федор.

— Стал, — признался Никоненко.

— А вы меня еще будете допрашивать?

— Это Алина сказала, что я тебя допрашивал?

— Она сказал, что вы меня допрашивали и… воспользовалисьситуацией. Она сказала, чтобы я не беспокоился. А я и не беспокоился. Я из-замамы только беспокоюсь, — добавил он печально, — и бабушка не едет…

Что-то там не так с этой бабушкой, вспомнил Никоненко. КакФедор сказал в прошлый раз? “Мы сели ей на шею”?

— Ты скучаешь без бабушки?

— Нет, что вы! — искренне удивился Федор. — Мне с Алинойлучше. Мы с ней друзья, а с бабушкой мы не друзья. Просто я боюсь, что онасейчас не едет. Значит, потом приедет и станет маму ругать. Я очень не люблю,когда ругают маму!

Он по-взрослому вздохнул и потянул вниз широкую “молнию”новенькой желто-серой куртки.

— Жарко.

— Куртка — блеск! — одобрил капитан.

— Это Алина купила, — похвастался Федор, — вчера вечером. Мыс ней как встали, так поехали по магазинам. Она сказала: чтобы успокоиться,нужно накупить как можно больше всего, а потом наесться до отвала. Мы так исделали.

Капитану вдруг стало весело и хорошо.

— Что же вы накупили?

— Целую кучу всего. Вот куртку купили. Потом еще мнеботинки. Желтые. Видите? Еще два свитера — один мне и один ей. Который зеленый.Мне не понравился, а она сказала, что хороший. Джинсы купили, рюкзак, медведямаленького — все мне. И еще джип с радиоуправлением, мы за ним специально в“Детский мир” заезжали. А потом поехали есть в ресторан. Алина сказала, чтосегодня мы опять поедем, в другой ресторан, в китайский. А вчера мы были витальянском. Она сказала, что, если мама узнает, как мы проводим время, она намзадаст!

— Это уж точно, — согласился капитан с удовольствием, — онавам, ясное дело, задаст!

— Федор, поехали, — скомандовал холодный отчетливый голос.

Очевидно, поединок, от которого капитан отвлекся, завершилсяпобедой дисциплины и медицины.

— Ну что? — спросил Никоненко язвительно. — Конфузия?Виктория не состоялась?