Она выразительно посмотрела на него и ничего не ответила.

— Пошли, Федор!

— Напрасно, между прочим, вы на меня смотреть не желаете, —сказал Федор Иванович Анискин в исполнении Никоненко, — придется вам на менясмотреть и даже еще некоторое время со мной разговаривать.

Она опять не удостоила его ответом.

— Я позвоню вашему главврачу, — сообщила она врачуутомленным тоном.

— Хоть министру здравоохранения, — ответил тот любезно, —если главный разрешит, можете в реанимации поселиться!

— Барышня! — позвал Никоненко. — Остановитесь на минуточку.Поговорите со мной.

— Мне некогда, — отрезала Алина, — мне нужно заехать наработу. Хотите разговаривать, можете ехать со мной.

— Куда же я с вами поеду? — перегибался “Анискин”. — В какойтакой офис?

Интересно, она никогда не слышала, что с“правоохранительными органами” лучше поддерживать мир и любовь? Что органамэтим ничего не стоит устроить кому угодно такую кучу неприятностей, чтовыбраться из нее будет проблемой не только для генерального директорарекламного агентства “Вектор”?

Хлопнула дверь в конце коридора, протянуло затхлымсквозняком, и в узком больничном пространстве, пропахшем лекарствами и бедой,материализовался министр по делам печати и информации — или как там — ДмитрийПотапов. Следом за ним двигался охранник, а следом огромная корзина цветов.Очевидно, кто-то ее нес, но кто из-за огромности корзины было не разобрать.

Как в сказке, все моментально перестали ссориться и забыли,о чем только что говорили.

— Добрый день, господа, — издали сказал Дмитрий Потапов, неповышая голоса, — как вас много! Вы все стоите в очереди, чтобы навестить МанюСуркову?

* * *

— Верочка, кофе сделайте нам, пожалуйста, — приказала Алинаи, обойдя длинные капитанские ноги, с комфортом размещенные посреди еестильного кабинета, повесила в шкаф норковую тужурку. — Вам с чем? С молоком? Ссахаром? С пирогами?

— Вот у меня приятель есть, Павлик, — душевно сказалкосивший под Анискина капитан, — бо-оль-шой человек, а у него буфетчица,Тамара. Она та-акие пироги печет — пальчики оближешь!

— У нас никто не печет, — сказала Алина сухо, — у нас вбулочной покупают. Так с чем вам кофе?

— С сахаром и с молоком, — решил Никоненко, — и с покупнымипирогами.

Она даже не улыбнулась.

— Верочка, с сахаром, молоком и пирожными. Спасибо.Простите, я отвечу на звонок.

Кабинет с черной и серой мебелью, такой же стильный,стремительный и удлиненный, как она сама, подходил ей идеально. Интересно, ктоже платит за все это — за мебель, за офис на Рождественском бульваре, за“Тойоту”, за норковый мех внутри тужурки?

С телефоном она разговаривала гораздо более благосклонно,чем с капитаном Никоненко, и капитан решил, что звонит как раз кто-то из тех,кто за все платит.

— Нет, — сказала она и нежно улыбнулась, — я сегодня никакне могу, у меня Федор ночует. Маня в больнице. Скоро. Ну что ты, онзамечательный, я рада, что он со мной! Нет, не объявлялась. Ты же знаешь еемамашу! Да. Целую, пока. Вечером звони! Секретарша подала кофе и какие-тоневразумительные штучки в бумажных кружевцах — очевидно, пирожные.

— Алина Аркадьевна, звонили из “Хьюлитт Паккард” и из мэрии.

— Из мэрии кто звонил?

— Сказали, что по поводу первомайских праздников, и неназвались.

— Пусть Никита позвонит, с кем он там в контакте? Пустьпозвонит, все выяснит и зайдет ко мне, а с “Хьюлиттом” я разберусь.

Секретарша вышла, а Алина взглянула на часы — в третий разза пять минут. Это было любопытно.

— Да бросьте вы, — сказал Никоненко осторожно, — что вынервничаете? Вы же не на улице ребенка бросили, а оставили с уважаемымчеловеком…

— Да какое это имеет значение — уважаемый он или неуважаемый! — рассеянно возмутилась она и потерла лоб. — Он сказал, что отведетего к Мане и водитель привезет его сюда. Ну сколько он может пробыть у Мани?Ну, десять минут. Не полчаса же!

— А может, два часа. Ничего с ними не будет.

— В Потапова уже один раз стреляли, — сказала она ледянымтоном, — и попали в Маню. Вы точно уверены, что в него больше не будутстрелять?

— Послушайте, Алина Аркадьевна, — сказал Никоненко и,потянувшись, поставил недопитую чашку на край шикарного стола, — я уверен, чтостреляли вовсе не в Потапова. Стреляли в вашу подругу и не убили чудом. Так чтодавайте не осложнять друг другу жизнь взаимным презрением. Вы мне быстро итолково ответите на все вопросы, и я от вас отстану. До следующего раза.

Она так изменилась в лице, что капитан даже пожалел, чтосказал ей об этом.

— В Марусю? — спросила она, как будто не поняла. — Стрелялив Марусю?!

— Алина Аркадьевна, голубушка вы моя, — начал “Анискин”отвратительно задушевным тоном, — я понимаю, это страшно и неприятно. Но такслучилось. Поэтому вы мне быстренько ответите на все вопросы, и я поеду искатьтого, кто стрелял в вашу дорогую подругу.

— При чем тут Маруся?! — за время его монолога Алинанемножко пришла в себя, по крайней мере настолько, чтобы снова пойти в атаку. —Господи боже мой, да с чего вы взяли, что это в Марусю… из-за Маруси…

— С вашего разрешения я не стану излагать вам, с чего я этовзял. Лучше расскажите мне про вашу подругу все, что знаете.

Алина налила себе кофе из сверкающего начищенной стальюкофейника, даже не предложив капитану, и выпила в несколько коротких глотков.Налила еще.

А водку она пьет такими же отчаянными глотками?

— Что значит — все, что знаю? Откуда начинать? С десяти лет?С тринадцати? С чего начинать? С того, как мы выдавливали мои прыщи? Как пошлив аптеку за ватой и так и не купили, идиотки, потому что стеснялись попросить?

— Стоп, — прервал Никоненко, — не надо так старатьсядемонстрировать мне вашу крепкую дружбу. Я верю, что вы подруги.

— Что значит — верю?! Вы считаете, что я вас обманываю?..

— Алина Аркадьевна, с кем, кроме вас, дружит Суркова? Илидружила, но потом рассталась?

— Ни с кем она не дружит и не дружила. Есть на работе, вуправлении делами, у нее какие-то подруги, они к ней на день рождения всегдаприезжают, один раз в год.

— Она работает на телевидении?

— Она работает секретаршей у большого начальника, — сказалаАлина жестко. — Сто раз я говорила ей, брось его, переходи ко мне, я бы тебехоть деньги платила!