— Ха, соплячка какая-то, — грубо сказал Стас.Хорошо хоть по-русски сказал. Я дал ему подзатыльник. За непочтительность.

— Ты чего? — обиделся Стас. Но потом глянул наменя внимательно, прищурился и ехидно бросил: — Все ясно. Влюбился, братик.

Тут девчонка подошла к самой решетке и ласково на оченьмелодичном древнеегипетском сказала:

— Мальчики, бедные, вас тут хоть кормят?

— Откуда ты знаешь, что мы мальчики? Мы ростом совзрослых! — с подозрением посмотрел на нее Стас.

— Ну и что? Это взрослые боятся поверить, что вы можетебыть детьми, но с них ростом. Ведь тогда ваши родители — великаны. А я-то вижу— у вас лица глупенькие.

Я взглянул на Стаса, ожидая услышать от него поток встречныхоскорблений. Но мой вздорный братец смотрел на девчонку и жмурился, какнаевшийся сгущенки котенок. Да уж, если кто у нас влюбился — так это он.

— Как ты смеешь так нагло говорить со слугамиОсириса? — неуверенно возмутился я.

— Так и смею! — девчонка надула губки. — Я —Хайлине, невеста фараона. Вот! Что хочу, то и ворочу!

— Тогда… Может, ты нас спасешь? — неуверенноспросил Стас. Хайлине покраснела и опустила глаза.

— Ой, ребята… Нет, не смогу. Я же только невеста, а нежена. А когда стану женой — вас уже сожгут.

Мы подавленно молчали.

— Я прикажу, чтобы вам дрова маслом облили, —попробовала утешить нас Хайлине. — Вы тогда быстро сгорите, раз — иготово!

Но нас это не утешило. Тут к Лине (мы со Стасом несговариваясь так ее стали звать) подошел Улик и грустно сказал:

— Сейчас будет проверка караула, молодая госпожа.Уходите. Посмотрели — и будет.

Лина взглянула на наши печальные лица и спросила стражника:

— А можно завтра еще подойти?

— Завтра? Да мы хотели смениться…

— Полталанта серебра дам, — прошептала Лина.

Улик клацнул зубами и сказал торопливо:

— Можно завтра. Можно послезавтра. Все можно.

Лина помахала нам рукой и вышла.

А мы с братом начали устраиваться на ночь: разгребли соломуна две кучи и улеглись на них.

— А дома сейчас ужин, — мечтательно сказал я,глядя на решетку. — Макароны с мясом.

— Уймись, чревоугодник, — замогильным голосомотозвался Стас. А через минуту, когда я уже стал засыпать, добавил:

— Такую девчонку встретили — и вдруг умирать надо.Обидно…

Мне тоже было обидно. Поэтому я стал придумывать, как бы намвсе-таки отсюда выбраться. И уже почти придумал, но заснул.

трагическая

Хайлине пришла утром.

— Мальчики, расскажите что-нибудь, — попросилаона, — о землях, откуда вы пришли, о том, как там люди живут… Здесь у настак скучно, просто ужас. Ничего не происходит.

— Но как-то вы все-таки развлекаетесь, —неуверенно возразил я.

— Да, — задумчиво ответила она, — иногдакакого-нибудь пленника-нубийца крокодилам скармливают. Только мне это уже давнонадоело.

Я опасливо глянул на нее и поспешно сменил тему:

— А я читал, у вас, в Древнем Египте, театр оченьразвит.

— Театр? — удивилась Лина. — А что это такое?

— Ну, это когда мужчины и женщины переодеваются ииграют разные сценки.

— Сценки? — снова переспросила она.

Вот как ей объяснить?

— Они изображают из себя других людей, — выручилменя Стас.

— Они врут, — поняла Лина. — Да, это,наверное, очень интересно. Только у нас за вранье тоже крокодилам скармливают.

— Да-а, — протянул Стас, — весело вы тутживете.

— Вот я и говорю, — вздохнув, сказала Лина. Апотом спросила с надеждой: — Слушайте, а если я вам сбежать помогу, вы мнетеатр покажете?

Ответить утвердительно у меня язык не повернулся: не люблю яврать людям, которые мне нравятся. Но все-таки поинтересовался:

— А что, ты правда можешь нам помочь?

— Вообще-то нет, — грустно призналась она. —Если бы могла, я бы сама давно сбежала.

— Тебе-то зачем? — удивился Стас. — Ты женевеста фараона. Завтра свадьбу сыграешь, станешь фараоншей. У тебя куча слугбудет, куча рабов, наряды там всякие, сокровища… — Он, распаляясь, говорилтак, словно собственные слова причиняли ему боль, а Лина, слушая его, хмуриласьи становилась все мрачнее. Заметив это, Стас продолжил с каким-то жестокимзлорадством: — И фараон у тебя симпатичный. Молоденький такой. Любить тебябудет. Тебе же интересно, да ведь?

Вот гад! Меня аж перекосило от его наглости. И еще я понял:он ревнует отчаянно, вот и психует. А Лина ударила кулачком по решетке изакричала:

— Замолчи, дурак! Какой же ты дурак! — И сразу жезаплакала навзрыд.

Стас оторопело замолк, а Улик, до тех пор не вмешивавшийся вбеседу, на этот раз заметил:

— Ну все, хана вам, слуги Осириса.

Я не очень понимал, чего Лина расплакалась. Ну, нахамил ейСтас, тем же и ответила бы. Ее, во всяком случае, на костре сжигать не собираются.Наверное, ей просто фараон не нравится. Я попытался успокоить ее:

— Лина, ну что ты, перестань. Фараон как фараон,нормальный…

— Что бы вы понимали, мальчики, — перебила она,беря себя в руки. — Вы думаете, меня спрашивали, хочу я замуж или не хочу?Неменхотеп приказал всех девчонок ко дворцу пригнать, прошел, ткнул в меняпальцем, «вот эта», говорит. И все. И больше я ни папу, ни маму не видела.

— Их к тебе не пускают? — жалостливо спросил я.

— Казнили их, — тихо ответила она, и двезапоздалые слезинки скатились по ее щекам.

— Как это казнили? — опешил я. — За что?

— За то, что папа был простым гончаром, а мама — женойпростого гончара. А у фараона не может быть родственников низкогопроисхождения.

— Ну и логика, — поразился я. А у Стаса лицо сталотакое, будто он тоже собрался плакать.

— Лина, прости меня, — сказал он просто, и я дажезауважал его. — Я сам не знаю, что на меня нашло.