— Зачем это?

— Подготовиться тебе надо.

— Как это — подготовиться?

— А я откуда знаю?! — разозлился Ергей, видно,решив грубостью заглушить проблески совести. — Мое дело маленькое: веленопривести, я и приведу. Вставай давай!

Стас покорно поднялся.

— Стас, — позвал я.

Он обернулся:

— Чего тебе?

Я стянул с руки свой браслет и подал ему.

— Надень этот тоже, а пульт мне отдай. Так надежнеебудет. Он не стал спорить, надел браслет на свободную руку и протянул мнедистанционный блок.

— Ладно, Костя, — сказал он. — Ты себя невини. Ты тут ни при чем. Не поминай лихом. Если оживители не сработают, передайЛине, что я… — Тут он не выдержал и всхлипнул.

— Дурак ты, — обнял я его порывисто, — еслине сработают, меня сразу за тобой сварят. А если сработают, тогда ты сам всескажешь.

Мы еще постояли так, обнявшись, несколько секунд, а потом онсам обернулся к Ергею и сказал:

— Пошли.

…Поглазеть на фараонову свадьбу народу сбежалось много. Людистояли по обочинам дороги и кидали в процессию цветы и фрукты. Почему-то несовсем свежие. Наверное, свежих было жалко. А сама процессия выглядела довольноубого.

Впереди двое широконосых рабов-нубийцев катили начетырехколесной повозке транспарант с надписями: «Да здравствует Ра!», «СлаваОсирису!» и «Жрецы и фараон — едины!» За транспарантом еще четверо рабов тащилипаланкин с Неменхотепом и Линой. В разноцветной праздничной одежде она былаособенно красивой, но казалась еще младше, чем когда приходила к нам в темницу.С фараоном она гляделась как внучка со сварливым дедушкой.

Потом шли музыканты с барабанами и флейтами. Ноконсерваторий они явно не кончали. Их стук и завывания сливались со скрипомследующих за ними колесниц вельмож. Колесниц было десятка два, причем поколичеству разноцветных ленточек и страусиных перьев в гривах лошадей легкобыло определить, кто побогаче, а кто — победнее.

Последним под конвоем Улика плелся я.

Когда процессия достигла берега Нила, на высокий деревянныйпомост забрался жрец Гопа и, приставив к губам бронзовый раструб, прокричал:

— Да здравствует фараон Неменхотеп IV, самыйсолнцеликий из всех фараонов! Ура!

— Ура, — откликнулась толпа без особогоэнтузиазма.

— Да здравствует невеста фараона, самая прекраснаядевушка долины Нила! Ура!

— Ура! — отозвались зеваки немного повеселее.

Что-то мне все это напоминало, но я не успел как следуетподумать, потому что народ вдруг оживился и, пихая друг друга локтями, сталуказывать на что-то за моей спиной.

Я обернулся и увидел Стаса. Его везли на такой жечетырехколесной тележке, что и транспарант. Он сидел на маленькой табуреточке ис головы до ног, как новогодняя елка игрушками, был увешан овощами. В руках ондержал по сладкому перчику, а из-за ушей у него торчали веточки укропа.

— Вы что, его есть собираетесь?! — испуганноспросил я Улика.

— Не, не мы, — словно оправдываясь, пояснилтот, — боги будут. Им ведь жертва.

— И меня тоже так?..

— Не, с тобой проще, ты ведь в том же бульоне варитьсябудешь.

Совсем некстати я вспомнил рыбацкий термин «двойная уха».

Повозка со Стасом, обогнав процессию, приблизилась кпомосту. Двое нубийцев помогли ему спуститься на землю, а затем под барабаннуюдробь взойти по ступеням. Жрец уже соскочил вниз и запалил костер, над которымбыл подвешен огромный котел. Мгновенно занявшись, пламя принялось жадно лизатьего днище.

— Братья-египтяне, — пискнул Стас сверху. Потомнабрал в легкие побольше воздуха и начал снова, но регистром ниже, а потомувесомее:

— Братья-египтяне! Настанет день, и вы сбросите сосвоих натруженных плеч ненавистное иго фараонов! Победоносная рука историибеспощадно сотрет их гнусные имена со страниц… — Он замялся, видно, забыв,с каких страниц. Братья-египтяне, открыв рты, тупо смотрели на него вожидании. — Со страниц… — повторил Стас, а потом решительно тряхнулголовой и закончил: — Вообще сотрет!

Стебелек укропа вылетел у него из-за левого уха, и Гопа,который, сменив нубийцев, уже снова забрался наверх, аккуратно приспособилстебелек на прежнее место. Не обращая на это внимания, Стас возобновил речь:

— Время все расставит по своим местам, и пирамиды,которые вы строили своими мозолистыми руками, станут национальными музеями. Иваши внуки, внуки простых крестьян и ремесленников…

— Кончай пропаганду, — перебил его жрец, —кипит уже. Пора. — С этими словами он высыпал на Стаса горсть соли и,пихнув в спину, столкнул его в котел.

Толпа ахнула, я зажмурился, судорожно засунул руки в карманыи щелкнул переключателями оживителей. Может быть, рановато, Стас еще исвариться-то не успел, но очень уж мне его было жалко.

— Слава тебе, Ра, высокий могуществом, ставший сам, неимевший матери, — нараспев затянул Гопа. — Растут деревья по волетвоей, и родит пищу поле. Покорны тебе небо и звезды. Корона крепка на челетвоем, подчинены тебе смертные, подвластны и боги. Вкуси же даров наших и будьмилостив к нам отныне. Ладно?

И тут из котла высунулся Стас. Держась за края котла, онпотряс головой, вытряхивая масло из ушей, и обиженно заорал:

— Придурки, горячо ведь!

Я обрадовался: значит, как я и надеялся, пока оживителивключены, Стас в безопасности. Вот только египтяне уже начали на неготаращиться и перешептываться. А Улик, разинув рот, прошептал:

— Молодец, достойно держится.

— Стас, замри, все представление портишь! —крикнул я по-русски.

— Не буду я больше нырять в это масло! —возмутился Стас. — Оно невкусное!

— Ныряй, оживители выключу! — пригрозил я.

— Я тебе это припомню! — пообещал Стас, но пальцыразжал и исчез.

— Все-таки сварился, — с сожалением сказал Уликчерез минуту.

Из паланкина выглянул Неменхотеп.

— Достаточно, — крикнул он. — Вытаскивайте. Аэтого, — кивнул он в мою сторону, — сюда, поближе.

Меня подвели вплотную к подмосткам. Стаса достали и положилина землю. Валящий от одежды пар и разваренные овощи придавали ему вполнеприготовленный вид. За спиной раздался горький девчоночий плач, и я узнал голосХайлине. А Стас старательно жмурился, видно ожидая, когда я произнесузаклинание. Я картинно взмахнул руками и продекламировал: