– Не понимаю, – я покачал головой. – Все друг сдругом спят, что ли?

– Не упрощайте, Александр Юрьевич. Все друг друга любят, вседруг другу верят, все друг о друге заботятся, и никто никому не хочет зла. Авопрос, кому с кем спать, решается в добровольном порядке. Но в браке нашипациенты друг с другом не состоят. Это закон.

– Почему? – Я не мог скрыть удивления. – Чтоплохого, если два человека познакомятся в вашем центре и поженятся?

– Вы сами поймете, если придете к нам. Сейчас обсуждать этобессмысленно. Скажу лишь, что оформление брака между нашими пациентами ведет косложнениям финансовых отношений. Это и есть самое важное и самое трудное.

Лутов замолк, и я с напряжением ждал продолжения, понимая,что самое существенное он скажет именно сейчас. Неужели какое-то правило,которое должны соблюдать пациенты кризисного центра, окажется настольконеприемлемым для меня, что мне придется расстаться с надеждой остаться в живых?Ни за что! Что бы Лутов ни сказал, я все приму. Это моя единственная соломинка,схватившись за которую я смогу выплыть. Все остальные пути ведут либо к смерти,либо к нищете и ежедневному кошмару пребывания рядом с матерью.

– Наши пациенты приходят к нам со всем своим имуществом. Иимущество это становится собственностью центра. Иными словами, оно принадлежитвсем, потому что центр на эти средства содержит пациентов и развивается,создает производства, филиалы, выпускает газету и так далее.

Сердце у меня упало. Имущество. Если бы я мог поделить его сВикой и остаться в живых, я не сидел бы сейчас здесь. В том-то весь и смысл,что я не могу отнять у жены ничего, кроме своей одежды и туалетныхпринадлежностей. Да, нищие не нужны, как выяснилось, нигде, даже в кризисныхцентрах.

– И каков минимальный размер имущества, с которым можно квам прийти? – спросил я безнадежно.

Лутов легко рассмеялся и налил мне минеральной воды изстоящей на столе бутылки.

– Минимального размера не существует. Сколько есть – столькои есть. Если нет ничего – значит, ничего. Мы принимаем к себе всех. Мы не делимсвоих пациентов на богатых и бедных. Суть, Александр Юрьевич, не в том, ктосколько нам принесет, а в том, кто сколько заработает, живя с нами. С тогомомента, как вы вливаетесь в наши ряды, все, что вам причитается от всех видовдеятельности и по всем гражданско-правовым отношениям, становится общимдостоянием. Центр обеспечивает всех пациентов обильной и вкусной пищей,хорошими жилищными условиями, наличными деньгами на покупку одежды и личныхвещей. Но всех – в равных долях, независимо от того, сколько человек заработална самом деле. Все, что остается, идет на развитие.

– Вы хотите сказать, что те, кто заработал мало, живут засчет тех, кто заработал много?

Я не верил своим ушам. Какой-то доморощенный коммунизм-коллективизм.Раскулачивание тех, кто умело ведет хозяйство, и экспроприация в пользу тех,кто ничего не умеет и не хочет делать. Наша многострадальная страна уже прошлачерез это и на собственном печальном опыте убедилась, что ни к чему хорошемуэто не привело. Зачем же повторять ошибки?

– Я хочу сказать, что те, кто заработал больше, делятся стеми, кто заработал меньше, – мягко поправил меня Лутов. – На этомпринципе построена жизнь любого экономически нормального общества. Богатыеграждане платят в государственную казну высокие налоги, и именно из этих денегвыплачиваются социальные пособия пенсионерам и неимущим. И это правильно. Этосправедливо.

– Но ведь при этом богатые все-таки остаютсябогатыми, – возразил я. – Они и после уплаты налогов живут в большиххороших домах и ездят на дорогих автомобилях, а бедные и после полученияпособия остаются бедными, только что с голоду не умирают. А вы их делаетеодинаковыми. Мне это не кажется справедливым.

– Александр Юрьевич, вы когда-нибудь задумывались над тем,почему сегодня так много людей нуждаются в помощи психологов и психиатров? Яимею в виду – здесь, в России. Кто-то из великих и мудрых сказал, что сделатьвсех людей равными в имущественном отношении нельзя. Можно в какой-то моментотобрать у всех поголовно все, что есть, и заново переделить между всеми, давкаждому поровну. И что будет через год? Кто-то сможет свое богатствоприумножить, использует его с умом, а кто-то прогуляет его, пропьет, растранжирит.И все. И снова все оказались неравными. А вот от воспитания, именно отвоспитания зависит, с каким достоинством человек будет переносить этонеравенство. Поскольку у нас в стране неравенства якобы не было на протяжениинескольких десятков лет, то и людей никто соответствующим образом невоспитывал. Люди не привыкли к мысли, что огромная разница в уровне жизни междусоседями – это нормально. Нормально не в смысле «хорошо», а в смысле – широкораспространено и вполне естественно. Людей корежит от этого, они не умеют сэтим жить, они сходят с ума от злобы, зависти, ненависти и даже от простогонедоумения: как же так? В одной школе учились, я был отличником, а он –двоечником, я в институт поступил, а он дурака валял, хулиганил, воровал, дажеподсел в свое время за что-то, не то за изнасилование, не то за драку, ядобросовестно вкалывал на своей инженерной должности, а он водку пил и девоклюбил, шестерил на какого-то мафиози, а теперь я – безработный, а он – на«Мерседесе» и весь сотовыми телефонами обвешанный. Люди перестают чувствоватьлогику происходящего и теряются. Отсюда и психологические кризисы. И вот такойпотерянный человек приходит к нам. Мы даем ему работу, к которой у него душалежит и которая у него хорошо получается, снимая таким образом комплекснеудачника. Он не знает, сколько реально он зарабатывает, потому что по нашимправилам никто свою зарплату в собственные руки не получает. Наши пациентыработают только на наших предприятиях, а там установлен жесткий порядок: вседеньги перечисляются на счет центра и никаких сведений о заработках, ни освоих, ни о чужих, пациенты не получают. Уровень жизни мы всем обеспечиваемодинаковый, а так как никто не знает, сколько реально заработал он и сколько –его сосед, то нет ни ревности, ни зависти, ни ненависти. Если человек не умеетсправляться с условиями реально существующей жизни, не может адаптироваться кобъективным экономическим условиям страны, где он живет, мы создаем для негодругие условия. И он выходит из кризиса, справляется со своими проблемами.

– А что потом? – спросил я. – Когда он выйдет изкризиса, он может от вас уйти?

– Конечно, – снова рассмеялся Лутов. – Мы никогоне удерживаем.

– И многие уходят?

– Никто. Ни один человек за все годы существования центра незахотел вернуться в тот мир, в котором ему было так больно и плохо, что онвообще жить не хотел. Вам это, может быть, пока непонятно, потому что вам неприходилось жить в атмосфере любви, согласия и доброжелательности. В обычнойжизни нас любят два-три человека, я хочу сказать – по-настоящему любят,искренне и преданно. А со всем остальным человечеством мы пребываем в состояниивойны или в лучшем случае взаимной терпимости сквозь зубы. В нашем центре всепо-другому. Разумеется, далеко не все люди умеют желать другому добра и приниматьего таким, каков он есть, но у нас этому учат. Групповые и индивидуальныезанятия с опытными психологами ведутся ежедневно и являются для всехобязательными. Это лечение, без которого нельзя обойтись.