– Если позволять ей делать то, что она хочет, мывзлетим на воздух в ближайшие сорок восемь часов.

Я вздрогнула: после того как была прочитана тетрадь Митько,любые связанные с ней цифры приобретали для меня сакральный смысл.

– Почему – сорок восемь? – спросила я.

– Вы правы. Ей хватит и двадцати четырех.

– Перестаньте дуться, Валерий Адамович.

– Можете называть меня Валерием, – морально сломленныйбанкир позволил себе снизойти до простых смертных.

– Можете называть меня Евой, – сказала я, и онулыбнулся.

Ну, все, Карпик, ты можешь выходить из укрытия. Судя повсему, ты прощена.

– Послушайте, Ева, где она может быть? – Банкирперестал злиться и начал запоздало беспокоиться о дочери.

– Я не знаю. Я правда не знаю. Вам имеет смыслпереговорить с капитаном или с кем-нибудь из команды, они прекрасно знаюткорабль и могут предположить, где она прячется. Но лучше этого не делать, мнекажется. Она устанет, проголодается и вернется сама.

– Вы не знаете Карпика. – Банкир сокрушенно покачалголовой. – Однажды она не ела трое суток только потому, что мы поссорились. Мыоба были не правы… А она посчитала, что я не прав больше, чем она… Она оченьсправедливая девочка. Тогда я ухаживал за девушкой, которую она возненавидела.Уж не знаю почему. Начала дерзить Наталье…

– Вашей любовнице? – Я тоже позволила себе маленькуюдерзость.

– Мы собирались пожениться, – поправил Сокольников.

– Извините…

– Наталья даже переехала ко мне. И Лара превратила еежизнь в ад. Она умеет это делать, поверьте…

Я вспомнила крутой бычий лоб Карпика и едва тлеющую ярость вглазах: такая действительно может превратить жизнь в ад. Или в рай – взависимости от отношения.

– Что она только не делала! Я уже не говорю о мелкихбытовых гадостях типа южноамериканских тараканов в Наташиной сумочке и рыбьемкорме во французском белье. Карпик их специально покупала в каком-тозоомагазине. Она порезала на полоски Наташино любимое платье, налила уксуснойэссенции в духи… Она рассорила Наталью со всеми. Да ладно, что вспоминать… –Банкир махнул рукой. – А потом она отказалась есть. Сказала, что лучше умрет сголоду, чем будет терпеть рядом со мной эту суку.

– Beast… Fuck you… – произнесла я себе под нос,вспомнив реплику Карпика относительно Клио.

– Вы что-то сказали?

– Да нет. Так просто. Поток сознания… Значит, Карпикперестала есть?

– Да. На третий день я понял, что это серьезно.

– Пришлось капитулировать? – сочувственно спросила я.

– А как вы думаете?

– А она хоть как-то пыталась наладить контакт сдевочкой, эта ваша невеста?

– Она боялась ее как огня…

– …И говорила девочке всякие подлые вещи в вашеотсутствие. Что-то вроде “Я все равно тебя дожму, маленькая хромая сучка”, –сказала я и сама испугалась своих слов.

Но банкир не обиделся, разве что посмотрел на меня снапряженным вниманием:

– А вы неплохой психолог, Ева… Как-то раз я вернулся сработы чуть раньше… и услышал их ссору на кухне. Это были примерно те жевыражения… Но как вы могли догадаться?

– Просто поставила себя на место обеих сразу. СНатальей вы, конечно, расстались.

– После того, что услышал, да. Никто не имеет праваделать больно моей дочери. Даже женщина, которую я хотел бы видеть своей женой…

– Тогда предупреждайте всех кандидаток заранее.

– Дело не в них… А в том, что Карпик обожает, когдавыходит из наших столкновений победительницей. Когда я сдаюсь. Когда якапитулирую.

– Может быть, не стоит вести боевых действий? Тогда ибелый флаг выбрасывать не придется…

– Если вы где-нибудь увидите ее… Ну, случайно… Она жене будет прятаться вечно, правда? Если вы увидите ее, скажите, чтобы онапришла…

– И что папа не сердится, – добавила я.

– Хорошо. Скажите, что папа не сердится, – согласилсяон.

…Проходя мимо каюты Митько, я обнаружила, что она опечатана.Но теперь это не имело уже никакого значения. Сейчас значение имела толькоКарпик. Перипетии с несостоявшимся отлетом Сокольникова и неожиданноеисчезновение девочки на время отодвинули, заслонили от меня дневниковые записиМитько. Да и саму мысль о том, что среди пассажиров находится человек, виновныйв смерти семи юношей. И еще одного – старпома. Но скорее всего дело было не вКарпике и не в ее отце, – просто моя потрепанная, поднаторевшая вмногочисленных несчастьях психика сама ставила защитные барьеры и держалаоборону по всем направлениям.

Надо найти девочку и сказать, что опасность миновала. Икажется, я знаю, где ее искать. Вот только нужно найти проводника понадежнее.

Я нашла стюарда Романа в опустевшей после обедакают-компании. Он уже убрал со столов и теперь сидел в кресле у музыкальногоцентра. И, ковыряясь в зубах зубочисткой, читал Ортегу-и-Гассета. До чего жестранны вкусы матросов этого корабля, мельком подумала я.

– Вам что-нибудь нужно? – приветливо спросил стюард.

– Вы не подскажете, как найти некоего Макса?

– Sorry? – Ромик уставился на меня. Скажите пожалуйста,в простоте слова не скажет, даже переспрашивает по-аглицки! Клио, должно быть,это безумно нравится.

– Рефмеханика, – терпеливо уточнила я. – Если яправильно интерпретирую название. Он отвечает на корабле за холодильные камеры.

– А зачем он вам? – Для стюарда Ромик оказался чересчурпрыток. – Я не могу вам помочь?

Уж ты-то наверняка можешь помочь любой женщине, одинподбородок чего стоит. Недаром Клио из всех толстых кошельков и профессиональновздыбленных гульфиков со стажем выбрала именно тебя.

– Думаю, что нет. Мне нужен именно Макс.

– Странный у вас вкус, – захлопнув книгу, схамил он мнес обворожительной улыбкой. – Чтобы не сказать, что специфический.

– У вас тоже, – не осталась в долгу я.

– Sorry?

– Я имею в виду книгу, которую вы читаете. Слишкоминтеллектуально для матроса-уборщика, вы не находите?

– Я предпочитаю термин “стюард”.

– Да, конечно. Sony.

– Идемте, я провожу вас.

В полном молчании мы миновали пассажирские палубы. На трапе,ведущем к матросским каютам, я самым гнусным образом споткнулась и упала бы,если бы Ромик не поддержал меня. Его руки не задержались на моем теле дольше, чемэто было нужно, но ухватились точно за грудь. Я слегка поморщилась.

– Sorry, – все так же улыбаясь, сказал Ромик, ставяменя на ноги.