— Тебя послушать, так вообще надо сидеть и ждать маннынебесной.

— Да, мне известно, что ты так не считаешь, но я что-то непомню случая, когда честолюбие сослужило бы человеку добрую службу. Это такаяхворь, от которой человек гниет заживо.

— Ради Бога, прекрати каркать, — рассердился я. — Пошли.Сама посмотришь наш шикарный дом и познакомишься с моей шикарной женой, иувидим, будешь ли ты и тогда воротить нос.

— С твоей женой? Я с ней знакома.

— Как знакома? — не сразу понял я.

— Разве она тебе ничего не сказала?

— Что именно?

— Что она была у меня.

— Была у тебя? — ничего не соображал я.

— Да. В один прекрасный день раздался звонок в дверь, яоткрыла, а там стояла и боязливо смотрела на меня очень славная на вид девушка,да еще разодетая в пух и прах. «Вы мама Майка?» — спросила она. «Да, — ответилая. — А вы кто?» «А я его жена, — сказала она, — Я пришла познакомиться с вами.По-моему, нехорошо, что я не знакома с матерью моего мужа…» «Держу пари, он нехотел, чтобы вы приходили, — сказала я и, поскольку она промолчала, добавила:„Можете мне ничего не говорить, но я своего сына знаю, и мне известно, чего онхочет и не хочет“. На что она ответила: „Вы, наверное, думаете, что он васстыдится, потому что вы бедные, а я богатая, но это не так. Он совсем не такой.Честное слово“. На что я сказала: „Не учи меня, девочка. Я отлично знаю всенедостатки моего сына. Но такого недостатка у него нет. Он не стыдится своейматери и среды, из которой вышел. Он не стыдится меня, — сказала я ей. — Онскорей меня боится. Я знаю про него слишком много“. Эти слова, по-видимому,показались ей забавными. „Матери, наверное, всегда думают, что знают все просвоих сыновей. А сыновья, наверное, этого очень стесняются“.

«Отчасти верно, — сказала я. — Когда человек молод, онвсегда прикидывается не тем, кто он есть. Я сама так вела себя, когда быларебенком и жила у тетки. Но на стене над моей постелью в золоченой раме виселакартина, изображавшая огромный глаз. И надпись: „Господь видит тебя“. У менямурашки бегали по спине, когда я ложилась спать».

— Элли должна была сказать мне, что навестила тебя, — сказаля. — Почему она держала это в секрете, не понимаю. Ей обязательно следовалопоставить меня в известность.

Я разозлился. Ужасно разозлился. Я и не подозревал, что уЭлли могут быть от меня секреты.

— Наверное, не решилась признаться, но ей нечего скрывать оттебя, сынок.

— Пошли, — повторил я. — Пошли, посмотришь наш дом.

Не знаю, понравился ли ей дом или нет. По-моему, нет. Высокоподняв брови, она прошлась по комнатам и в конце концов очутилась в той, чтопримыкала к террасе. Там сидели Элли и Грета. Они только что вернулись из сада,и Грета еще не успела снять свою алую шерстяную накидку. Мать, окинув взглядомобеих, остановилась в дверях как вкопанная. Элли вскочила и кинулась к ней.

— Миссис Роджерс! — воскликнула она. И повернулась к Грете:

— Мама Майка приехала посмотреть наш дом. Как замечательно!А это — моя приятельница Грета Андерсен.

Она схватила руки матери в свои, а та, улыбнувшись ей,принялась сосредоточенно разглядывать Грету.

— Понятно, — сказала она, словно самой себе. — Понятно.

— Что вам понятно? — заинтересовалась Элли.

— Я все думала, — ответила мама, — все думала, что тутделается. — Она огляделась, — Да, дом у вас замечательный. Такие красивыешторы, и мебель, и картины!

— Хотите чаю? — спросила Элли.

— Вы-то, похоже, уже отчаевничали.

— Ну и что, чай можно пить сколько угодно, — сказала Элли. Иобратилась к Грете:

— Не хочется звонить, звать слуг. Будь добра, Грета, сходина кухню и завари свежего чая.

— С удовольствием, дорогая, — откликнулась Грета ивыскользнула из комнаты, окинув мать быстрым, чуть испуганным взглядом.

Мать опустилась в кресло.

— А где ваши вещи? — забеспокоилась Элли. — Вы поживете унас? Мы будем очень рады.

— Нет, девочка, я не останусь у вас. Через полчаса у меняпоезд. Я хотела только взглянуть, как вы тут. — И быстро договорила,по-видимому, желая высказаться, пока Греты не было в комнате:

— Не беспокойся, милая. Я рассказала ему, как ты приходилако мне.

— Извини меня, Майк, что я тебе об этом не сказала, —решительно произнесла Элли. — Я считала, что лучше умолчать.

— Она пришла ко мне только потому, что у нее доброе сердце,— защищала ее мать. — Очень хорошая девочка — твоя жена, Майк, и к тому жекрасивая. Да, очень красивая. — И еле слышно добавила:

— Извините меня.

— За что? — удивилась Элли.

— За то, что было у меня на уме, — ответила мать и с усилиемдобавила:

— Говорят, все матери такие. На сноху смотрят с недоверием.Но, увидев тебя, девочка, я поняла, что ему повезло. Трудно поверить, но,видать, на этот раз я ошиблась.

— Как тебе не стыдно! — шутливо вознегодовал я. — У менявсегда был отличный вкус.

— У тебя всегда был вкус к дорогим вещам — это верно, —поправила меня мать, поглядев на парчовые занавески.

— Признаться, и я их люблю, — улыбнулась Элли.

— Время от времени, — посоветовала ей мать, — заставляй егоэкономить. Ему это будет только на пользу.

— Не надо меня заставлять, — сказал я. — Хорошая жена должнасчитать, что все, что делает ее муж, — в высшей степени разумно. Правда, Элли?

Личико Элли сияло от счастья.

— Не кажется ли тебе, Майк, — засмеялась она, — что ты себяпереоцениваешь?

Грета принесла чайник. Мы только-только отделались отощущения неловкости, которое владело нами поначалу, но, как только появиласьГрета, это чувство снова вернулось. Мать решительно пресекла все попытки Эллиуговорить ее остаться у нас, и через некоторое время Элли перестала настаивать.Мы с ней проводили мать по тенистой аллее, что вела к воротам.

— Как это место называется? — вдруг спросила мать.

— Цыганское подворье, — ответила Элли.

— А, да! — словно вспомнила мать. — У вас тут что, живутцыгане?

— Откуда ты знаешь? — спросил я.