– Как ты зовешь ее?

– Дюша.

Вера засмеялась:

– Дюша звучит лучше, чем Адель. Ну, мы поедем в Битцупродавать картины?

Я горестно вздохнула. Так хотелось один денек простополежать на диване. Но Верочка оживленно тарахтела:

– Куда бы положить работы, чтобы не помять? И что мненадеть? Можно взять твои синие брюки?

Около часа дня, мы, заплатив за билеты, устроились в самомконце длинного ряда художников. Торговали тут всем: лакированными коробочками,бусами, серьгами, фенечками из бисера, матрешками и, конечно же, картинами.Выбор, как оказалось, был огромный: от откровенной мазни до вполне неплохихпейзажей. В роли покупателей выступали мамаши с детьми, пенсионеры ииностранцы, тоже пожилые, не слишком торопящиеся приобретать живопись. Немцев ифранцузов привлекали в основном сувениры – браслеты и кольца из дерева илиуральских самоцветов. Оно и понятно, ну кто из серьезных коллекционеровотправится на толкучку?

Впрочем, среди художников не было видно ни Шилова, ниГлазунова… В основном помятые люди лет сорока в потертых джинсовых костюмах.Простояв около часа, мы приуныли. Никто не хотел приобретать натюрморт с тыквойи пейзаж с озером. Верочка совсем скисла, в ее глазах заблестели слезы,радостное оживление, с которым она неслась в Битцу, испарилось без следа. Нужнобыло спешно что-то предпринимать.

Я окинула взглядом толпу покупателей. Так, вот эти бабы,похожие на газовые баллоны, балакающие на украинском, не подойдут, и старушка свнучкой тоже, впрочем, мужик, сжимавший в руках банку с пивом, тоже непонравился. Наконец взор упал на пожилую супружескую пару из Германии, медленнопрохаживающуюся вдоль раскладных столиков. Вот, самое оно.

– Веруша, можешь постоять пару минут одна?

– Почему?

– В туалет хочется.

– Конечно.

Я быстрым шагом догнала пенсионеров и вежливо обратилась кним на немецком:

– Подождите, пожалуйста. Супруги притормозили.

– Не могли бы вы мне помочь? Видите, вон там, в самом конце,стоит девушка в синей кофточке, она торгует пейзажами и натюрмортами.

– Мы уже проходили около нее, – ответила старушка.

– Это моя сестра, она больна и надеется хоть немногозаработать. Вот возьмите, здесь пятьсот рублей.

– Зачем? – удивился мужчина.

– Пожалуйста, купите у нее картину за эти деньги, а потом подороге можете ее выбросить!

Секунду старики смотрели на купюру, потом дама рассмеялась:

– Помнишь, Клаус, когда Бригитта решила торговать шляпамисобственного производства, мы подсылали к ней своих приятелей, и они изображаликлиентов?

Клаус оглушительно захохотал:

– О, чудесно помню, она нам еще все уши прожужжала о своемкрайне удачном бизнесе. Не волнуйтесь, сейчас все сделаем. Откуда вы так хорошознаете немецкий?

– В школе выучила.

– Всегда говорила, что их система обучения лучше нашей, –пробормотала старушка.

Неторопливым шагом они двинулись к Вере. Я притаилась забольшим деревом. Тут к супругам подошли еще какие-то люди, очевидно, из ихгруппы, и около Верочки заклубилась толпа. Замелькали кошельки.

Когда людской поток схлынул, я увидела обалдело счастливоеличико Веры. Немцы скупили все: пейзаж с лодкой, натюрморты, набросок сдевушкой, композицию с лошадью и несколько акварелей.

Я кинулась догонять Клауса с супругой.

– Простите, очень неудобно вышло, ну зачем вы посоветовалисвоим друзьям приобрести картины?!

Клаус рассмеялся. Его большой “пивной” живот веселозаколыхался.

– Знаете, моя дорогая, они сами захотели и даже устроилиаукцион. Ваша сестра только что заработала семьсот долларов.

– Но почему? – окончательно изумилась я.

– Гертруда, объясни, – велел муж. Старушка с достоинствомпроизнесла:

– Понимаете, моя дорогая, я владелица крупной картиннойгалереи, езжу по всему свету в поисках талантов. В свое время именно я открыладля Запада Квасьнинского Адама и Терезу Ямпольскую. Вам, конечно, знакомыданные имена?

Я побоялась признаться, что ничего не слышала об этихживописцах, и кивнула.

– Мы специально с мужем приехали на этот рынок, – продолжалаГертруда. – Не поверите, какие алмазы порой можно обнаружить на развалах!

– Один раз она в Венгрии нашла у деревенской бабы Рубенса!Гертруда улыбнулась:

– Было дело. Крестьянка украсила полотном сарай – вставилакартину вместо разбитого стекла. Я чуть не скончалась, когда увидела. В Москвенас сопровождают сотрудники посольства. Когда они заметили, что я покупаюкартину вашей сестры…

– То решили, – докончил Клаус, – что Труди обнаружила новогогения, и чуть не передрались из-за оставшихся работ! Кстати, чем больна вашасестра? У нее вполне здоровый вид!

– Вера в результате стресса потеряла память.

– Ах, бедняжка! – участливо воскликнула Гертруда. – Кстати,ее картины совсем не плохи.

Есть настроение, чувство цвета. Она, наверное, учится вспециальном колледже?

Я кивнула – ну не рассказывать же приветливым старикамправду! Клаус положил мне что-то в карман.

– Прощайте, дорогая, у вас доброе сердце и великолепноезнание языка!

Они быстрым шагом пошли к выходу, я сунула руку в карман ивынула пятьсот рублей. На купюре карандашом было написано по-немецки: “Купитеей хорошей бумаги и краски”.

Чуть не разрыдавшиесь, я пошла к Вере. Девушка пребывала вэйфории.

– Вилка, – зашептала она, – гляди, сколько денег! Бежимскорей домой.

Как на крыльях мы полетели к метро, по дороге приобреликраски, бумагу и мольберт.

– За неделю напишу семь картин, – отдуваясь под тяжестьюдеревянной подставки, пробормотала Вера, – а в воскресенье опять сюда.

Я попыталась остудить ее пыл:

– Нам просто страшно повезло, в следующие выходные можетоблом случиться.

– Не-а, – проговорила Вера, – пишу гениальные картины.