Наташа подняла, зажгла для него спичку. Когда он прикуривал,она заметила, что по его землистым морщинистым щекам текут слезы.

- Вам нехорошо?

- Наоборот, мне очень хорошо, - он улыбнулся. Все зубы унего были железные.

- А что же вы плачете? - удивилась Наташа.

- Я здесь сидел, - ответил он, продолжая улыбаться.

- За что?

- Про встречу на Эльбе слышала?

- Конечно. В сорок пятом наши встретились с союзниками, самериканцами и англичанами.

- Вот за это я и сидел. Не понимаешь? - Он смотрел на Наташуи улыбался, но в выцветших воспаленных глазах все еще стояли слезы.

- Не понимаю,- строго нахмурилась Наташа.

- Я, видишь ли, до войны преподавал английский вЛенинградском университете. За четыре года в окопах так соскучился по языку,что не удержался, поболтал с союзниками. Ну и получил двадцать пять лет лагерейза шпионаж.

- Они вас там завербовали? - прошептала Наташа после долгоймучительной паузы.

Старик засмеялся. Наташе стало не по себе и захотелось уйтив купе. И вдруг на опушке, у насыпи, промелькнуло нечто огромное, бурое. Наташас веселым ужасом узнала медведя.

- Смотри-ка, шатун, - хрипло сказал старик, ткнув в стеклопальцем.

- Я читала, шатуны- это те, что зимой не спят. А сейчас май.

- Шатун, - повторил старик - Видишь, к железке не боитсявыходить.

- Они людей едят?

- Не обязательно. Если один раз такой зверь попробуетчеловечины, потом уж будет до смерти людоедом. Задерет, закопает, подождет,пока протухнет, потом отроет и съест.

- Кошмар...

- Это не кошмар, девочка. Это закон природы. Вот когдачеловек человека ест, это да. Кошмар.

- Людоеды только в дикой Африке водятся,- неувереннозаметила Наташа.

- Здесь тоже, - старик кивнул на тайгу за окном, - уркикогда идут в побег, берут с собой какого-нибудь тихого фраера. В тайге без мясадолго не протянешь, - он криво, зло усмехнулся, - обычно они политическихпредпочитают. Мне тоже предлагали. Я чуть не пошел с ними. Все уже было готово.

- И что же?

- Господь уберег. Бежать можно не раньше мая, когда снегсойдет. Мы с февраля стали готовиться, а в марте Сталин умер. Я, знаешь, несразу поверил, что освободят нашего брата. Говорили разное. Берия объявиламнистию для урок. Политических это вначале не касалось. Но мне сон приснился,будто еду я в поезде мимо этих самых мест, не в телячьем вагоне, а в купе. Сижусебе вот так, на откидной скамеечке, курю хорошую папироску и болтаю с девочкойв зеленом платье. А она смотрит на меня своими ясными голубыми глазами идумает: все ты врешь, старый дурак.

- Может, вы и правда все врете? - слабо улыбнулась Наташа.

Старик опять засмеялся, потом закашлялся и, впервые взглянувНаташе прямо в глаза, произнес:

- Вот родишь ты своего ребенка, станет он взрослым, и длянего все это встреча на Эльбе, таежные зоны, урки-людоеды- будет таким далекимпрошлым, что уже не важно, вранье или правда.

- Встречу на Эльбе никогда не забудут. Это наша история. -Наташа встала, и ее скамеечка мягко хлопнула о стену. Старик ничего не ответил,опять закашлялся.

Он сошел ночью на какой-то маленькой станции, и тетки долго,подробно проверяли, не стащил ли чего. Убедившись, что все их вещи на месте,как будто даже огорчились.

Ранним туманным вечером поезд подъехал к Абакану. Дальшежелезной дороги не было. До Кызыла ездил рейсовый автобус и летал вертолет.Наташу прямо на платформе ждал военный "газик".

- Погода нелетная, Наталья Марковна, - сообщил пожилойрыжеусый сержант, подхватывая ее чемодан, - придется переночевать в гостинице.

- А по шоссе на "газике" нельзя?

- Можно, - улыбнулся сержант, - но дорога опасная, горная,видите, какой туманище. Да и растрясет вас, а в вашем положении это нехорошо.

- Поехали! - решительно заявила Наташа. - Вот прямо сейчас.

- Ночь пути через Саяны, вы только с поезда, устали.

- Ничего не устала. Ну пожалуйста, очень вас прошу.

Наташа так соскучилась по мужу, что не могла себепредставить еще одну ночь без него, в какой-то дурацкой гостинице.

- Ай, ладно! - махнул рукой сержант.- Поехали.

Город Абакан промелькнул за окнами "газика", ипоказался Наташе скучным. Зато дикие горы в клочьях тумана ошеломили ее. Она нечувствовала тряски, ей было весело прыгать на кожаном сиденье, охать на крутыхповоротах, смотреть, как рассекают плотный сумеречный туман огни фар, какслизывают мутную влагу с ветрового стекла спокойные деловитые"дворники". Казалось, "газик" едет слишком медленно. Онаспросила сержанта, нельзя ли прибавить скорость. Он кивнул вправо, туда, гдебыл обрыв:

- Посмотрите, Наталья Марковна.

Наташа осторожно выглянула в окошко. Внизу, на дненеглубокой пропасти, виднелись неясные очертания каких-то уродливыхконструкций, и Наташа поняла, что это останки разбитых грузовиков.

- Вот они ехали быстро, - сказал сержант. Когда стемнело,Наташа перебралась на заднее сиденье, нашла колючее, пропахшее бензином итабаком одеяло и уснула, свернувшись калачиком.

Генеральша Наталья Марковна Герасимова, полная нездороваядама пятидесяти шести лет, откинув голову и открыв рот, спала в кресле впросторной гостиной. Над ней нервно, торопливо тикали старинные настенные часы,быстро и покачивался фарфоровый маятник. Глухую доску, оставшуюся от разбитогозеркала, успели снять, на шурупы повесили две китайские фарфоровые тарелки, неочень красивые, откровенно говоря, пошлые, но все-таки это было лучше, чемдырки в стене.

Наталья Марковна спала неспокойно, вздрагивала, тихонькостонала. На коленях у нее лежал открытый альбом со старыми фотографиями.

* * *

Доктор Аванесов зашел в палату через полчаса после Кати, вруках он держал планшет и карандаш. Сергей усмехнулся про себя и подумал, чтогениальному хирургу приказали поговорить с беспомощным подопытным кроликом.

- Ну здравствуй, дорогой, - доктор одарил его своей обычнойдобренькой-бодренькой улыбкой, - как чувствуем себя?