Шатун вёл женщину за руку, потому что стоило её отпустить,как она останавливалась и принималась растерянно озираться. Когда же к нейобращались, снова рассказывала о муже, велевшем ждать его здесь.

– Я знаю, твоё племя чтит женщин, – сказала ЭорияКоренге. – Скажи, венн, ты и эту толстую готов превозносить?

«Я, по крайней мере, не стал бы пренебрежительно рассуждатьо ней, как о вещи, неспособной услышать», – мысленно огрызнулся Коренга.Но на тех, кто помогает тебе продираться с тележкой через кусты, огрызатьсякак-то не принято, и вслух он выразился иначе:

– Я никогда бы не обидел её. А случись путешествоватьвместе, дал бы ей покровительство и защиту по своему праву мужчины. Но мыпревозносим только тех, кто оказывает себя в достойных поступках, а эта госпожаещё пока ничего не совершила, ни доброго, ни дурного.

Эория презрительно фыркнула.

– Покамест я только вижу, как иные не жалеют себя дляспасения других, а эта раскормленная бестолочь даже свою задницу не можетспасти. Сидит и ждёт, чтобы её выручили другие!

Женщина в розовом платье беспомощно обернулась к ним исказала:

– Мой муж велел мне ждать его здесь. Он сказал, что всёразузнает и вернётся за мной…

Эория ожесточённо поскребла левый висок и хмуро посулила:

– Если она скажет это ещё трижды, я сама её придушу.

– Не суди строго, сегванская воительница, подал голосШатун. – И уж подавно не суди по себе! Ты, как я понял, выросла накорабле, где тебя научили всякой работе и приохотили к оружию… Верно говорю?

– Верно, – сказала Эория. Подумала и добавила: –Пусть завидуют те, к кому не так щедры были Боги их веры!

– А она, – продолжал Шатун, кивая на своюбезвольную подопечную, – родилась дочерью знатного и богатого нарлакскогорода. Её ли вина в том, что в подобных семьях детей сызмальства окружают мамкии няньки, так что мальчики вырастают в юношей, чьих коней всегда водят подуздцы слуги, а девочки превращаются в девушек, едва умеющих прясть?.. Есливдуматься, сущее посрамление славным воинам и добрым жёнам, когда-топрославившим род, но не о том речь… Вот и выросла ещё одна юная красавица снежным ротиком и маленькими руками, не ведавшими ни мозолей, ни дела, закоторое с неё был бы спрос. Она сидела дома, как подобает знатной девице нашегоплемени, и даже не знала, что на свете есть совсем другая жизнь, где изюминкине сами собой на блюдечке появляются… В должный срок её выдали замуж замолодого вельможу, выбранного родителями, и первую ночь они провели на простомвойлоке, как водилось у кочевых предков, но потом и до самого вчерашнего дняона засыпала на пуховых перинах, которые для неё взбивали служанки. Винить либедняжку, что вчера, когда налетел Змей, она не смогла встретить его так жедостойно, как, должно быть, встретила ты?

Эория некоторое время молчала.

– Я не буду с тобой спорить, потому что ты, наверное,прав, – проговорила она затем. – К тому же я не почитаю забавнымкого-то судить, и подавно эту толстуху, до которой мне дела-то никакого нет. Новот что я тебе скажу, Шатун! Если, к примеру, выяснится, что она должна былаприсмотреть за детьми и по глупости и безделью не уберегла их, вот тогда яточно её удавлю, и рука ведь не дрогнет. И третьего раза, чтобы мужа помянула,дожидаться не буду.

– Значит, твоему гневу не суждено излиться, воительница, –улыбнулся Шатун. – Эта женщина прожила двадцать лет замужем, но детей унеё нет.

Коренга ненадолго оторвался от рычагов.

– Ты так складно поведал нам про неё, господинмой, – заметил он, разминая ладони. – Ты увидел всё это по знакамрода, непривычным и невнятным нашему глазу? Или, может статься, ты простознаешь её?

Шатун снова улыбнулся, на сей раз довольно-таки грустно, иразвёл руками:

– Ты угадал, друг мой. Я знал её раньше.

– Тогда ты и отправился странствовать, дяденькаШатун? – неожиданно подала голос Тикира. – Это потому, что её выдалине за тебя?

Все обернулись к ней, и она без особого смущения пояснила:

– Дяденька до того складно всё объяснил про девушку избогатого рода, ну, я и смекнула: чтобы так доподлинно знать, что к чему, надолибо самому быть вельможей, либо долго служить в богатой семье. Но на слугудяденька не больно похож…

Она пожала плечами, дескать, поспорьте, если кто скажет,будто я не права.

«А девка не дура…» – подумалось Коренге. Вчера он выяснил,что Тикира была заботливой и отчаянно смелой девчонкой. Счастлив дед, сумевшийвырастить подобную внучку. А сегодня вот оказалось, что она была ещё и умна!

Подумав так, Коренга в который раз про себя поразилсяженскому строю рассудка. Девка ведь сделала из услышанного совсем иные выводы,чем, к примеру, он сам.

Между тем все смотрели на Шатуна, ожидая ответа. Шатунопустил руку с лёгким походным топориком, которым прорубал очередную валежину,и сказал:

– Не совсем так, моя сообразительная красавица. Твояправда, не мне довелось целовать её нежный ротик на войлоках брачной ночи. Но вдорогу меня погнала причина совершенно иная…

Такой ответ подразумевал начало рассказа. Шатун, похоже,давно отказался от скрытности, якобы придающей значительность человеку.Кажется, он предпочитал рассказывать о себе людям, не дожидаясь расспросов:судите, дескать, по своему разумению, всё равно мне с того суда ни жарко, нихолодно!.. Коренга попробовал примерить на себя подобное поведение. Получилосьне очень. Хотел бы он быть так же уверен в себе, как этот Шатун!

Или уметь врать так же складно…

А нарлак продолжал свой рассказ.

– Я в самом деле сын хорошего рода, – проговорилон так спокойно и просто, что ему все сразу поверили, невзирая на потасканнуюодежду, простоту обхождения и то обстоятельство, что он путешествовал водиночку. – Мои предки начальствовали над ратями государя кониса во дниПоследней Войны и явили в боях великую доблесть. Их воинская слава могла бысослужить мне хорошую службу, позволив в самом начале жизни ступить в стремяудачи. На срам и беду, я был глупым мальчишкой и не сумел должным образомраспорядиться тем, что само пришло ко мне в руки.

Он улыбнулся. Так улыбаются, припоминая прошлые ошибки,настолько давние и поросшие быльём, что о них даже не хочется более досадовать,сетовать или грустить. Они просто случились, точно небесная непогода, иминовали, и в судьбе, которую они изменили когда-то, быть может, именноблагодаря им успело произойти немало хорошего. И ещё. Примерно так, словновглядываясь в затянутую дымкой рассветную даль, улыбалась бабушка Коренги,когда баяла любопытному внуку о своей молодости. Помнится, однажды он неудержался и спросил её, что уж такого хорошего было в те засушливые, неурожайные,тяжкие, в общем-то, годы, чтобы всякий раз, вспоминая, мечтательно улыбаться.Бабушка подумала и ответила: «Мир был ярче для меня, малыш. Небо выше, солнцесветлее, трава зеленей. Я была молода…»