Будь он искуснее в чужих языках, он бы разобрал следующее:

– Итак, сегодня, в четырнадцатый день месяца Миндаля, впол-утра и две чашки по времени Мельсины, Дышло Колесницы явило себя в трёхложках к югу от запада, будучи при этом в двух жбанах, пяти чашках и однойкапле от зенита небесного. Таким образом…

Старик ненадолго задумался. Светильничек бросал отблескснизу вверх на его лицо, превращая редкие седые волосы в сияющий золотой ореол.Коренга, по-прежнему не разумевший, о чём шла речь, внезапно поразился,насколько величественным и по-настоящему красивым стал в эти мгновения ничемвроде бы не примечательный Тикарам. Не укрылось от молодого венна и то, с какимвосхищением смотрела на деда Тикира.

– …Таким образом, следует признать, что Эврих из Федасовершенно прав, оценивая восточное удаление здешних мест от столицы Аррантиадыв четыре жбана, ковш и восемь чашек великого круга земного, против шести сполучетвертыо жбанов, упоминаемых Салегрином Достопочтенным…

Тикира послушно записала. Потом встала помочь старику,убиравшему с камня таинственную снасть. Коренга еле успел тихо опуститься назадв свою тележку, в спальное меховое гнездо. Дед с внучкой не то чтобы таились отпосторонних взглядов, но что-то подсказывало Коренге: присутствие любопытногоих не слитком обрадует.

Знать бы ему, что за созерцателями звёзд наблюдала кроме егособственной ещё одна пара глаз, И что обладатель этих глаз, в отличие от него,прекрасно понимал саккаремскую речь…

К утру стало очевидно, что расчёт Шатуна, разведшего маячныйкостёр на макушке лысого холма, вполне оправдался. Сквозь рассветный зябкийтуман, мешавшийся с дымом, к походникам вышли ещё два человека, оба сегваны.Если Коренга что-нибудь понимал, эти двое оказались ещё ближе к хоботу Змея,чем они с Эорией. У обоих одежда была изорвана и так забита грязью, что цветане разберёшь. Частицы земли не просто запачкали кожу и ткань, они проникливнутрь самих нитей и остались там, заместив все когда-то яркие краски однойсвоей – серо-бурой. Волосы, бороды и усы у обоих слиплись от глины и торчалижёсткими перьями, грязные разводы на лицах делали двоих почти близнецами.Наверное, Змей не оставил им на пути ни одного чистого ручейка, да и отмоешьсяли за один раз, если ветер вбил глиняный прах в тело не хуже, чем иглы мастеранаколок вбивают сажу, золу и разведённую камедь! А ведь кабы не драное платье,оглоушенное выражение глаз и нехорошая дрожь, дёргавшая у одного из них щёку,молодцы были бы хоть куда. Видные, крепкие да ещё и при оружии.

– Охранники, – сразу, как только они появились,определил Шатун. – Из купеческого обоза, небось. Да где теперь тот обоз…

А Коренга, глядя на подходивших, невольно порадовался, чтовстречает их не один. Мало ли что придёт на ум таким удальцам! Не надумали быпоправить свою беду на чужой счёт! Это не дед с внучкой и не беспомощнаятолстуха, чьи нарядные сапожки годились только ступать по коврам, а не прыгатьчерез ручьи!

Ему в самом деле показалось, что сегваны окинули сидевших укостра походников оценивающими взглядами, особенно присмотревшись к Шатуну иЭории.

– Мир по дороге… – сказал наконец тот, у которогоне дёргалась щека. Он говорил по-нарлакски, и тем был почти исчерпан запаснарлакских слов, понятных Коренге. А сегван продолжал: – Куда путь держите?

– На Фойрегский большак пробиваемся, – ответилШатун.

– Вместе пойдём, – сказал сегван как орешённом. – Меня зовите Ершом, а его, – он указал на молчавшеготоварища, – Перекатом.

– Вместе веселей, – спокойно согласилсяШатун. – Уж не обессудьте, нечем попотчевать, сами натощак путешествуем.

Такой вот вроде ничего не значивший разговор, а на самомделе сказано было многое. Коренга ещё раз с грустным облегчением порадовался,что путешествовал не сам по себе. «Я-то только из-за десяти спин храбритьсягоразд. Хорошо тому же дядьке Шатуну никого не бояться. Или Эории…»

Он нашёл глазами Эорию. Та, кажется, на своих береговыхсоплеменников вовсе не посмотрела, не заслужили. Она как раз кончила убиратьволосы и склонилась над ластившимся Тороном. Между ними и Коренгой плавал дымот костра, и Коренга поначалу решил, что девушка грела в пёсьей шерсти озябшиеруки. Но дым отнесло в сторону, и он увидел: тем же костяным гребнем, которымпользовалась сама, сегванка теперь вычёсывала пушистые «штаны» и роскошныйхвост кобеля. Белёсое утро было совсем не тёплым, земля, далеко ещё ненапитавшаяся солнцем, выдыхала засевшие в глубине остатки зимы. Однако Торону сего густой длинной шубой наверняка казалось, что за несколько дней он перенёссяиз сольвеннских снегов почти в настоящее лето. Он начал линять. Подшёрсток ещёне лез клочьями, но на гребень Эории уже намотался порядочный ком пуха. Стольнежного и мягкого, что не знавши и не заподозришь, какой свирепый зверь его насебе вырастил. Торону нравилась забота, он всё валился перед сегванкой наспину, раскидываясь, точно щенок. Эория беззлобно бранила его по-сегвански,понуждала встать… и знай выкидывала травинки, веточки да рыжие сосновые иглы,запутавшиеся в зубьях гребня. Коренга удивился было, на что ей разбиратьТоронов пух, который она всё равно сейчас выбросит, но тут ему на тележкувзвалили тяжёлый пестерь старого Тикарама, и сразу стало не до того.

– Эй, красавица, – уже сзади расслышал он весёлыйголос Ерша, – а меня так-то не почешешь?

Коренга мгновенно возненавидел сегвана и решил, что от этогочеловека они непременно дождутся беды. Он обернулся, ещё не зная, каким образомосадить непочтительного, понимая, что это будет очередным безрассудством, нонамереваясь всё равно его осадить, – и поспел как раз к ответу Эории.

– Так ты подставляй зад-то, – не прерывая работы,равнодушно и спокойно проговорила дочь кунса. – А уж я посмотрю, гребнемпо нему пройтись или коленом поддать.

Коренга выдохнул и подумал, что обозный охранник был дурак.Или просто плохой воин. Справный воин всегда распознает равного себе, как бытот ни выглядел и чем бы ни занимался, хотя бы он меч точил, хлеб ел или собакухолил. А не распознает сразу, так он подождёт и присмотрится хорошенько, но сналёту никого дразнить не затеет!

Вот кто был истинным воином, так это Торон. Разнежившийсяпёс небось не проспал гнева и беспокойства хозяина. Мигом перевернулся на лапы,глухо притопнув ими по земле, вскинул голову, навострил уши и пересталулыбаться. Ёрш пробормотал нечто неопределённое о злых девках, не ценящих,когда их красавицами называют, и отошёл, махнув рукой.

Коренга ждал, чтобы на его навьюченную тележку сел, каквчера, ещё старик Тикарам, но тот решился идти своими ногами. Тикира сноровистообрубила ровную молодую рябинку, погубленную лесобойной метелью, соорудила дедукостыль. Коренга следил за ней с одобрением. И лесу лишней обиды не нанесла, идерево выбрала правильное, не изломается небось. Не подведёт дедушку. Походникипродвигались без спешки, и старик, казалось перенявший от рябинового посоха толикусил, не только не отставал, но даже время от времени уходил вперёд и сам ждалдругих, греясь на солнышке.