– А то, дяденька, что я тоже знала Иннори. Он в нашейдеревне, в Четырёх Дубах, больной лежал, я ему нитки распутывать помогала. Ятам в услужении жила при постоялом дворе, я ж сирота… Только матушка Иннориоднажды увидела, как я её сыну волосы расчёсывала, и на другой день наместникпродал меня дедушке Тикараму, который как раз уезжал.

– Он предупреждал меня, что ты дерзкая, строптивая иместа своего знать не желаешь, – пробормотал старик. – А пуще всего,что язык у тебя длинный и вперёд разума поспешает… О Богиня, как же он былправ!..

– С тех пор целый лес в золу успел превратиться, а явсё равно хотела бы знать, – упрямо докончила Тикира, – кто теперьИннори волосы чешет.

Шатун сгрёб левой рукой целый куст и ударом топора срубилего сразу под корень, освобождая проезд для тележки Коренги. Тот двинулрычагами и переехал, вмял в землю поверженные ветви. Не зазеленеть им сприходом надёжного тепла, не расцвести… Кокорин сын не мог отделаться от мысли,что без него и его неповоротливой тележки всю эту зелёную жизнь не пришлось быгубить. Остальные походники прошли бы здесь без большого труда.

Некоторое время нарлак молча трудился впереди. Коренга решилуже, что Шатуну было нечего поведать любопытной Козе. Но наконец, продравшисьвперёд на добрую сотню шагов, тот остановился, вытер мокрое лицо и проговорил:

– И печалить тебя не хочется, дочка, и не сказать грех.Так уж случилось, что государь наш Альпин, да согреет его Священный Огонь,предпочитает тешить свой взор не девичьими танцами, а лихими плясками юношей.Когда собрался Круг выбирать нового верховного кониса, иные даже говорили, чтоподобная склонность не подобает правителю народа и может стать причиной грозныхнесчастий. Большинство тогда всё же решило, что лучшего кониса нам всё равно ненайти, и, по-моему, правильно сделало, хотя недовольные голоса до сих порраздаются. Не удивлюсь, если и нынешнее прохождение Змея Альпину вменят в вину…Это всё я к тому, что Иннори твой, сколько я его помню, был очень славным мальчишкой,ласковым и красивым. Словом, ты не больно-то удивляйся, если однажды разыщешьего – и окажется, что парень ни на кого смотреть больше не хочет, только насвоего кониса.

У Тикиры сделался такой вид, словно у неё разом заболели всезубы.

– От Иннори лихой пляски вряд ли кто-тодождётся, – упрямо сказала она. Когда нас разлучили, было ещё не вполнеясно, сможет ли он ходить не хромая. Да и некогда ему особо плясать, его иголкис нитками ждут!

– Вот и я так думаю, – согласился Шатун. Ипоудобнее перехватил топорик, готовясь прокладывать путь дальше.

До вечера путники одолели вполне ощутимое расстояние,вплотную приблизившись к дороге, что вела в стольный Фойрег. Когда же началотемнеть, Шатун разбил лагерь на высокой горушке. Дрова и воду для котелка пришлосьтаскать за двести шагов, а на лысой макушке холма ощутимо поддувал ветер, ноникто из исходников не возроптал. По лесу вполне ещё могли скитатьсярастерянные, озябшие и промокшие люди, для которых этот костёр послужил быпутеводным маяком. Коренга, Эория и дед с внучкой хорошо помнили, как самисутками ранее точно так же вышли к Шатунову костру…

А галирадского беглеца не больно-то спрашивали.

Наверное, праотец Кокора всё же не слишком рассердился наКоренгу за погубленные кусты. В эту ночь молодого венна вновь посетил самыйлюбимый сон. Действительно самый-самый, даже лучше того, что порой забредал вего разум из наследной памяти Торона. Те сны, где он был симураном и летал надзаснеженными горами, неизменно несли в себе могучие взмахи крыльев и лишь потом– бездумное блаженство парения. Этот сон был совсем не таков. В нём Коренгаопять скользил в своей лодочке по наклонной поверхности загустевшего оползня,только наклон был не таким крутым и опасным, как наяву. И кажется, ему нетребовалось спешить вниз, к терпящим бедствие, поскольку всё его внимание былоотдано натёкшим один на другой слоям зыбуна и тому, как ловчее соскакивать поэтой «лестнице» вниз. Прыжок следовал за прыжком, Коренга упивался мгновениямиполёта… и даже не сразу обратил внимание, что подскоки оказывались какими-тоочень уж неторопливыми и плавными, гораздо неторопливее, чем обыкновенно велиттяга земная. Уж ему ли, владевшему своей тележкой-лодочкой подчас лучше, чемсобственным телом, эту тягу было не знать!..

«То-то славно! – нисколько не удивившись, а лишьобрадовавшись, сказал себе Коренга. – Вот, значит, как я ещё могу!»

Молодой венн начал пристально ждать очередного прыжка, акогда лодочка вновь оторвалась от «лба» грязевого натёка – устремил всю силужелания на то, чтобы она подольше не касалась днищем земли, чтобы так и плылавдоль склона по воздуху. Сон – на то и сон, чтобы мысль о невозможностиподобного счастливо обошла его стороной… и, наверное, поэтому у негополучилось. Не легко и не просто, но получилось же! Лодочка послушнозаскользила на расстоянии полуаршина от подсыхающей жижи. Она больше неоставляла на ней следов и плавно поворачивала туда, куда наклонами теланаправлял её Коренга. Когда же, дерзнув отложить весло, он повёл лодочку прочьот земли – ему пришлось для этого лишь развести руки в стороны и, чуть согнувих, слегка приподнять запястья.

«Почему я раньше никогда так не пробовал?..»

Он смотрел, как постепенно отдалялась земля, и побаивалсязабираться слишком высоко – на случай, если чудесное наитие неожиданнокончится.

Время от времени его полёт в самом деле утрачивал лёгкость,лодочкой снова завладевала неодолимая земная тяга, Коренге становилось невмочьудерживать себя в воздухе, он устало прижимался к глинистому склону… Но однаждыразбуженное умение всё-таки не до конца покидало его, и он вновь воспарял, и скаждым разом это получалось у него всё естественней. Так, словно нарабатываласилу некая мышца и становился привычным едва освоенный навык…

Что-то разбудило Коренгу, и первым ощущением, посетившим егонаяву, была саднящая обида.

«Опять мне всего лишь приснилось!..»

Всё его существо ещё жило дивным чувством полёта, емубезумно хотелось сесть в тележке, расправить руки и, может быть,оторваться-таки от земли… Он знал, что наяву ничего не сбудется, зато насмешек,скорее всего, будет не обобраться, и это знание было каменным весом, которогоон не мог одолеть.

Сон понемногу бледнел, отодвигаясь из сиюминутной памяти вглубину, и Коренга стал соображать, что же его разбудило. Торон безмятежно спалвозле тележки, свернувшись мохнатым клубком. Значит, ничего опасного и дажеподозрительного поблизости не происходило. Коренга приподнялся на локте иприслушался к негромким голосам, раздававшимся чуть поодаль.

Вернее, голос раздавался только один – старика Тикарама, аего приёмная внучка лишь едва слышно всхлипывала, и тут с Коренги окончательнослетел сон, поскольку тот не мужчина и подавно не венн, кто будет спокойноспать, когда рядом плачет девушка. Коренга осторожно сел в тележке и сталсмотреть в темноту.