– Нас родилось двое братьев, – продолжалШатун, – и я первым появился на свет. Право, если бы все старшие сыновья взнатных семьях удавались вроде меня, нашу страну бы давно уже разделили междусобой Халисун, Саккарем и Нардар! И ещё твои соплеменники, воительница,откроили бы себе кусочек… Я рано постиг все преимущества, коими наделяло менязвание наследника, а обязанностей и знать не хотел. По счастью, мой отец не зряназывался вельможей. Уже готовясь воссесть за пиршественный костёр в кругупредков, он окончательно ужаснулся моим выходкам и отрешил от всего, что ясчитал незыблемо своим по праву рождения. «Тебя, младший сын, тоже не назовёшьсплошным украшением рода, – сказал батюшка моему брату. – Кое-ктодаже склонен считать твои недостатки пороками, губительными для чести нашейсемьи. Однако я думаю, что твои достоинства с лихвой их искупают. Наследуй жемне, и да осияет твой путь Священный Огонь». Так я лишился всего…

Краем глаза Коренга заметил усмешку Эории. Похоже, усегванки было своё мнение об отце, который в должное время не озаботилсявоспитанием сына-наследника и спохватился лишь на смертном одре. Однаковоительница промолчала. Не лай родителя в присутствии сына, если не хочешь,чтобы сын взялся за меч!

– Теперь я склонен думать, что отец правильно поступил,лишив меня первородства, – сказал Шатун. – Брат многого добился ипоистине возвеличил наш род, а как преуспел бы на его месте я, теперь можнотолько гадать.

– Ты ушёл сам? – спросила Эория. – Или твойбрат показал тебе на ворота?

– Ты не угадала, воительница. Брат не отрекался от меняи не гнал за порог, так что после смерти отца я по-прежнему ни в чём не зналнедостатка. И это опять не пошло мне на пользу. Если раньше я бесчинствовал похарчевням просто оттого, что был молод и глуп, то теперь у меня был для этогоуважительный повод: я размешивал в винной кружке горечь обиды.

– Ты повествуешь о себе, точно о худшем излюдей, – подал голос старик Тикарам. – Что же переменило тебя?

– Всё произошло негаданно, – ответил Шатун. –Дни шли за днями, мои прежние друзья перестали знаться со мной и стали друзьямимоего брата, и девушку по имени Алавзора, с которой я мечтал протереть до дырбрачные войлоки, давно выдали за другого, годы неслись прочь, как искры в ночи,а я всё ждал очередного утра, чтобы опохмелиться, и потом вечера – чтобы сновапить и буянить… И всё это время со мной был один старый слуга, которого яназывал дядькой, потому что он меня вырастил. У нас ведь, если кто не знает,так принято, чтобы за мальчиком с рождения ходил мужчина-слуга, а за девочкой –служанка. Этот дядька был единственным, кто меня не покинул. Он разыскивал меняв самых непотребных местах, приводил домой, умывал и переодевал, и утешал, итерпел от меня поношения. А потом однажды он умер, стоя на коленях и стаскиваяс меня левый сапог. В тот день я протрезвел сразу и навсегда. Я вышел, изатворил за собой дверь, и оставил за ней себя прежнего…

Он и в самом деле рассказывал о своей впустую потраченноймолодости, словно речь шла о совсем чужом ему человеке. О постороннем юнце, нестоившем сердечного переживания.

– Это было давно? – полуутвердительно проговорилаТикира.

– Это было давно, – кивнул Шатун. – С тех пормоя семья успела перебраться в Фойрег, потому что наши предки были кочевниками,и мы до сих пор очень легки на подъём, особенно если призывает к себе государь конис…Я же начал странствовать, думая поднабраться ума, и, по прошествии лет, жалеютолько о том, что не пустился в путь раньше. Я назвался Шатуном не по зароку ине назло, а в знак добровольного отрешения от всего, что, как я когда-то думал,у меня неправедно отняли… Ну а теперь мне просто вздумалось навестить брата,вот я к нему и иду.

Тикира слегка смутилась, но, поколебавшись, всё же спросила:

– Это разве не он увёл на войлоки любви твоюненаглядную девушку?

Шатун изумлённо посмотрел на неё, потом хлопнул себя нобедру и громко расхохотался.

– Жена моего брата, – сказал он,отсмеявшись, – уж точно не сидела бы одна на дороге, брошенная безприсмотра!

Женщина в розовом платье вздрогнула, словно разбуженнаясреди ночи. Огляделась и произнесла:

– Мой муж велел мне ждать его здесь. Он сказал, что всёразузнает и вернётся за мной…

– Удавлю, – еле слышно зарычала Эория.

«Я-то баснословные повести людям вру и нарочно такимидлинными их делаю, чтобы правды не говорить… – с усилием двигая рычагитележки, раздумывал Коренга. – А он, Шатун этот, – интересно, зачем?Впрочем, мне какое до него дело…»

Он заметил, что Тикира уже некоторое время всё порывалась очём-то спросить Шатуна, но в последний момент неизменно прикусывала язык.Коренга успел решить про себя, что бойкую девку влекли и смущали какие-тообстоятельства первой любви Шатуна, но тут Коза внезапно решилась и выпалила:

– Если дяденька такой знатный и род его теперь придворе кониса в Фойреге, может, дяденька и самого государя Альпина видел?

Шатун улыбнулся.

– А как иначе, – сказал он. – Обязательновидел. Так же, как тебя сейчас вижу.

Тикира открыла рот ещё что-то сказать, но тут её неожиданноосадил старик. Он резко бросил несколько слов по-саккаремски, будто хлестнул.Кто бы заподозрил этакую властность в едва оправившемся старце?.. Коренга непонимал саккаремского языка, однако всё было и так вполне очевидно. Дедпредвидел, о чём будет вопрос, и запрещал внучке его задавать.

Тем не менее Тикира лишь дёрнула плечом, словно сбрасываяруку, лёгшую на это плечо. Залилась краской и спросила:

– Значит, ты видел при дворе купеческого сына Иннори,искусного вышивальщика?

Дед со вздохом отвернулся и опустил голову на руку, как быотрешаясь от происходившего не по его воле. Коренга заметил, с каким страданиемпокосилась на него Тикира. Уж верно, она никак не хотела обидеть старика, ноудержаться от вопроса о купеческом сыне Иннори было превыше её сил.

«Могла бы обождать до привала, – рассудил про себямолодой венн. – А там подстеречь Шатуна где-нибудь в сторонке, чтобы дедне услышал…»

Шатун же ответил:

– Я встречал вышивальщика Иннори, когда моя семьяобитала в Кондаре, и, признаться, мало радости перепадало мне от этих встреч,ибо Иннори был для меня живым напоминанием о том, что самый младший сын можетна деле составить истинную славу семьи. С тех пор прошли годы, но, думаю, юныймастер и посейчас не обойдён милостью кониса. Смотри, безрукавка на госпожесовсем новая, и, по-моему, такие папоротники на ней мог вырастить лишь одинчеловек!.. – Он улыбнулся и спросил не без мужского лукавства: – А чтотебе до купеческого сына, дитя?

Вот когда пришёл черёд Тикире не просто заливаться краской,а рдеть густым свекольным румянцем. Тем не менее она ответила бесстрашно и беззапинки: