Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Истина, думаешь, подойдет? – спросил Жан-Клод.
Ричард ссутулился – мне показалось, что сейчас он своейхваткой сам себе руки сломает.
– Ты меня просишь поделиться ею с другим мужчиной. Такмало того, ты меня самого еще просишь его выбрать?
– Сколько женщин ты поимел за последний месяц, Ричард?
Сила Ричарда просто взорвалась – будто полыхнуло огнем из-замирного вида стены. Нас обдало обжигающей волной.
– У вас там все в порядке? – крикнула Клодия из-задвери.
Я посмотрела на Ричарда, он едва заметно кивнул.
– Все нормально! – крикнула я в ответ.
– Уверены?
– Вполне.
За дверью стало тихо.
– Спасибо, – сказал Ричард и стал дальше боротьсяс собой. Мне не надо было смотреть ему в лицо, чтобы увидеть, насколько онзол. – Мы все согласились, что я продолжаю с ними встречаться. Анита будетмоей лупой и Больверком, но она не хочет выходить замуж, или иметь детей ивообще ничего в этом роде. Мы согласились, и не надо теперь мне этим в глазатыкать.
– Ты сам себе синяки оставишь, Ричард, – сказала ятихо, глядя, как меняется цвет кожи у него на руках.
Он разжал руки с выдохом, в котором послышалась боль. Вконце концов позволил себе – своей руке – обернуться вокруг моей икры. И силаего побежала у меня по коже тысячами крошечных кусачих муравьев.
– Ой, – не удержалась я.
Он прижался лицом к полотенцу у меня на коленях.
– Прости, прости меня.
Энергия успокоилась – осталась теплой, от нее у меня напозвоночнике выступила испарина, но она уже не причиняла боли. Ричард сказалпрямо в ткань полотенца:
– Когда ты кормилась от Огги, у меня вырос уровень силы– и еще как вырос. Так приятно, так невыразимо приятно ощущался этот прилив,даже когда я понял, что вы сделали для этого. Даже после этого все равно былочудесно.
У него затряслись плечи – я поняла, что он плачет.
Я тронула его волосы, запустила пальцы в густые волны.
– Ричард, Ричард…
Он охватил меня за ноги руками, прижался, ткнулся лицом вколени, позволив мне касаться его. Жан-Клод осторожно положил руку ему наспину, и когда Ричард не возразил, погладил. Без намека, как гладят добрыхдрузей и любимых, бесконечными кругами, будто жестом хочешь сказать, что всебудет хорошо. Я перебирала его кудри, стирала с лица слезы. Мы утешали его какдрузья, старые, добрые друзья. Чем бы еще ни были мы друг для друга, а друзьямимы были.
И вот так мы оказались на полу, Ричард льнул к моим коленям,а я сидела, опершись на голый торс Жан-Клода, как на спинку теплого ишелковистого кресла. Футболка Ричарда куда-то девалась, и теплая мускулистаягладкость его груди и плеч легла на пушистое полотенце у меня на коленях, авыше пояса я тоже была голая, как и он – полотенце сползло, не выдержав. Ричардлежал на спине, глаза его смотрели умиротворенно, волосы раскинулись вокруглица ореолом золотого и каштанового.
Я гладила руками его голую грудь, и не ради секса – так былоуютнее. Таковы все ликантропы: прикосновение – это благо, иногда оно даженеобходимо, чтобы остаться в своем уме. Это как нормальный человеческийтактильный голод, только больше, больше на несколько порядков.
Рука Ричарда шла вдоль моего тела, пальцы играли моимиволосами, которые уже начали высыхать тугими мелкими кудряшками. Жан-Клод водилладонью по мускулистой руке Ричарда, вверх-вниз.
Слов не было – было только успокаивающее прикосновение.Другая рука Жан-Клода гладила меня по плечу, по руке, почти зеркально повторяято, что делал он с Ричардом. Думаю, всех нас удивило, что Ричард позволилЖан-Клоду его коснуться хотя бы кончиками пальцев – после того, какой бурей онвлетел в комнату. Я видела, как ликантропы гладят друг друга независимо отсексуальной ориентации: для них объятие – это всего лишь объятие, но насчетЖан-Клода у Ричарда был пунктик, которого не было по отношению к другим.
Сейчас Ричард перевел взгляд, и я знала, что он глядит намужчину за моим плечом.
– У тебя волосы почти такие же кудрявые, как у Аниты.
Это замечание заставило меня обернуться и посмотреть нанего. Ричард был прав, у Жан-Клода волосы стали массой черных кудрей. Некрупных локонов, как у него обычно бывало, а мелких, действительно похожих намои. Но его волосы при естественном высыхании были такими, как у меня бывают отсредств ухода за волосами, а не той черной пеной, в которую они у меняпревратились сейчас.
– Я никогда не видела, как у тебя естественно лежатволосы? – спросила я, разглядывая эти колечки.
Он улыбнулся, и будь это кто другой, я бы сказала, чтосмутился, но к Жан-Клоду это слово как-то слабо подходило.
– Наверное, нет.
Ричард переложил руку с моих волос на волосы Жан-Клода,потер кудри в пальцах, потом взялся за мои, сравнивая.
– У тебя волосы все равно мягче, чем у Аниты, или уменя, кстати. – Он встал на колени, взял по горсти наших волос в обе руки,будто взвешивая на ладони. – Обычно они у тебя и выглядят шелковистее, носейчас только на ощупь можно различить, где твои волосы, а где Аниты.
Жан-Клод рядом со мной застыл неподвижно. Кажется, он дажеперестал дышать, и сердце, которое билось до сих пор, как у любого человека,замедлило ритм. Я знала, отчего он застыл: Ричард трогал его добровольно, и Жан-Клодне хотел спугнуть его. Но, наверное, он еще и просто не знал, что делать.Мужчина, который был великим любовником в течение четырехсот лет, не знал, чтоделать, когда кто-то играет его волосами.
Он не хотел быть слишком дерзким и снова вызвать гнев Ричарда,или пробудить в нем что-то вроде гомофобии. Если бы Ричард был женщиной,Жан-Клод бы принял это за предварительную игру. Не будь Ричард оборотнем, он бытоже счел это некоторым приглашением. Но оборотни помешаны на тактильныхощущениях, и прикосновения для них не означают секс – как для собаки, котораяслизывает у тебя пот с кожи. У тебя приятный вкус, и собаке ты нравишься –ничего сексуального, но это личное. Если бы ты собаке не нравился, она бы нестала к тебе прикасаться.
Он сидел вплотную ко мне, и сама его неподвижность мнесказала, как много значат для него прикосновения Ричарда. И еще сказала мне,что он понятия не имеет, что с этим делать. Что может значить, если вампир,бывший великим любовником и соблазнителем несколько веков, выбирает себе вметафизические возлюбленные именно тех двух людей на своей территории, которыемогут его озадачить?
В дверь постучали. Те из нас, у кого билось сердце,вздрогнули. Руки Ричарда упали прочь от нас обоих, и он обернулся к двери, всееще на коленях.