— Отошли все от него!!!

Когда я, отхаркивая кровь, поднимался но ноги, Тимонина стояла, угрожая им розочкой от разбитой, наверняка мною же, бутылки. «Их» оказалось всего трое: Лохматый, Буторин, Лебедь…

— Ты дура, что ли? — спустя глухую паузу, расслабленно усмехнулся Лебедь.

— Я сказала, отошли от него!!! — приложив острый край к своей шее, к сонной артерии, решительно повторила она.

— Ты чё, совсем больная?.. — пьяному в лоскуты Лебедю всё было похрен и до сих пор весело.

— Маш, оставь, — прощупав языком зубы и слегка продышавшись, требовательно сказал я.

— Да ладно, валим, она правда больная! — приобняв Лохматого, который уже просто злобно сопел, не сводя с меня взгляда, Лебедь всё-таки повёл его с площадки. — Чё связываться!.. Она ж за него нас всех по очереди вырежет, я её знаю… Вот блин, мне бы такую фанатку… Сег, братан, я тебе завидую, тебе повезло несказанно!..

Наконец они ушли. Я снова сплюнул, вытерся и так замызганным рукавом худи и снова опустился на задницу. Уселся поудобней, обхватил сгибами локтей колени, руки с грязными бинтами в замок… Странно, но даже без куртки было совсем не холодно.

Тимонина тоже села, спиной к спине, и какое-то время мы молча смотрели на звёзды — они сегодня были необыкновенно яркими.

— Ладно, Тимонина, пойдём, — опомнился я. — Не надо здесь сидеть, ты простудишься.

— Подожди, — тихо сказала она. Развернулась ко мне, взяла край своей кофтёнки, стала промокать мне лицо.

Медленно, очень осторожно. Я снова чувствовал от неё то, чего мне так не хватало — ласку, заботу… Ощущал на своей коже её тёплое дыхание.

И не знаю в какой момент между нашими губами — холодными её и горячими, пульсирующими от боли и всё ещё кровоточащими моими — совсем не осталось расстояния.

Этот поцелуй был неспешным. Мы друг друга даже не касались. Не двигались с места, не сближались телами.

Это был поцелуй — залечивание ран.

Поцелуй — понимание.

Глава 31

Марина

— Ну и как тебя угораздило с этим сосунком связаться? Он же пацан совсем! У вас что, с ним было?!. Эй, ты слушаешь меня вообще?!

Грубо одёрнув за плечо, Игорь резко развернул меня, но я тут же упала на корточки и спрятала в ладонях лицо. Слёзы хлынули неудержимым потоком, словно не было той чёрной недели, словно они копились тысячу лет и теперь, наконец, вырвались.

Я не могла поверить в то, что сделала. Я порвала с ним, порвала! Больше не будет ничего! Я никогда не увижу своего красивого мальчика; его улыбку, от которой взмывает душа, его пугающую серьёзность… Не услышу голос, проникающий в самое сердце и оставляющий в нём зарубки каждой своей ноткой…

— М-да… Не так я представлял себе нашу встречу…

— Игорь… извини…

— Что «извини»?! Ты мне объяснить ничего не хочешь?!

Я быстро-быстро замотала головой.

— Тогда пойдём! — Он снова дёрнул меня за локоть.

Я очнулась лишь на пороге какого-то здания. Но, подняв глаза, разглядела очертания общежития, в котором Игорь снимает комнату: обшарпанный кирпич, побитые стёкла, неприятные, громко говорящие люди у входа…

— Подожди… зачем мы сюда пришли?..

— А куда?! Ждать на улице, пока ты успокоишься?!

— Я всё, я успокоилась! — Резко собравшись, я махом утёрла глаза и постаралась сдержать рвущиеся из груди всхлипы. — Извини, я пойду, хорошо?..

— Да погоди, куда ты собралась? — Он снова задержал меня, взяв под руку, уже более мягко, без агрессии, но я всё равно выкрутилась. — Пойдём, зайдёшь. Поговорить же надо.

— Не надо… Не надо ни о чём говорить… Игорь… Прости…

И я зашагала прочь, всё ускоряя и ускоряя шаг. Мне хотелось бежать от всего: от своих мыслей, от несправедливости этого мира, от дикой, захлёстывающей всё моё естество боли… Но ноги одеревенели, и я несколько раз спотыкалась и едва не падала, а крики Игоря догоняли меня жёсткими, секущими ударами в спину.

— Что это значит?! Это что, значит, всё?!. Ч-ч-чёрт, вот шлюха… Ты шлюха, Марина!!! Если б я знал, что ты такая, ни за что бы не тратил на тебя время!!!

* * *

Я не помню, как добралась домой. Бедная собака, которую не знаю, когда в последний раз вообще выгуливали, очумело набросилась на меня, едва не сметая задом и хвостом стены. Нужно было срочно выйти с ней, а у меня не осталось на это сил. Всё, на что я была способна — это немедленно упасть в кровать, съёжиться, сжаться в точку и умереть хотя бы до завтра.

И я набрала Ваньке, но он почему-то не ответил. Пришлось превозмочь себя и всё-таки идти выполнять свой хозяйский долг.

Обязательства… Может быть это и неплохо, что они есть. Иногда только они заставляют нас держаться…

* * *

Я очнулась посреди ночи от какого-то грохота. Выглянув в коридор и включив свет в комнате, обнаружила едва стоящего на ногах Ваньку. Он с трудом разувался, отбрасывая будто весящий тонну ботинок в сторону.

— Ваня…

В первое мгновение я просто сильно испугалась, ведь я никогда не видела сына в подобном состоянии. Но, поспешив ему на помощь, тут же пожалела обо этом: словно мгновенно озверев, он с внезапной злостью оттолкнул меня в стену, и я ударилась спиной и затылком, после чего просто осела по ней на холодные доски пола.

— Уйди от меня!!!

Скинув тут же, прямо рядом со мной, свою чем-то неприятно пахнущую парку, он, заметно шатаясь, поплёлся в свою комнату…

Хлопок его двери стал спусковым механизмом, запустившим новую волну моих рыданий. Я не понимала, откуда берутся слёзы, ведь за последние дни я, кажется, выплакала их все. Но обрушившиеся точно огромным ворохом догадки и мысли выжимали из меня эти слёзы снова и снова.

Я одновременно запереживала, что Ванька всё знает, что ледяная красотка всё-таки бросила его, а ещё в деталях вспомнила нашу с Серёжей прощальную встречу.

Нет, я ошибалась, когда думала, что больше не услышу его голос — наоборот, он, очевидно, навечно застрял во мне…

Я это сказал! Я это тебе обещал! Потому что я выбрал тебя! Не на месяц, не на два, не на год….

Прости меня, мой милый мальчик. Я видела, как тебе больно. Одного взгляда на тебя оказалось достаточно, чтобы с невероятной ясностью осознать это. Осунувшийся, бледный, под переполненными страданием глазами резкие тени — ты казался ещё красивее в эти минуты, невозможно красивым, отчего чувство вины и раскаяние во мне достигли нестерпимых пределов…

Всю ночь я провела словно на хлипком плоту