в бушующем океане собственных глубинных страхов. Захлёбывалась, тонула в них… А утром меня, обессилившую, заставил опомниться телефонный звонок.

— Привет, Маришк. Слушай, я тут… в общем, хотел извиниться за вчерашнее. Что-то я вспылил… Но ты тоже пойми меня… Давай встретимся всё-таки, поговорим по-нормальному. Ты какой тортик предпочитаешь?..

Сергей

— Доброе утро… Э-э-э, точнее, вечер…

Звук знакомого «недопацанского» голоса дошёл до моего мозга чуть раньше, чем сфокусировался взгляд.

Я встрепенулся, приподнялся на локтях над заляпанной бордовыми пятнами подушкой, огляделся по сторонам.

— Ну, как бы… добро пожаловать! — Тимонина, почему-то адски бодрая и странно одетая, поставила перед моим носом, над подлокотник дивана, стакан воды. — Ты проспал почти сутки. А вернее, двадцать часов четырнадцать минут.

— Пиздец, — выдохнул я, садясь в постели. И, вылив в себя, глоток за глотком, живительную влагу до капли и чуть ли не выжав стакан, спросил первое, что меня встревожило: — Чё я голый?

— Ты не голый! — заржала Тимонина. — Трусы мы с тебя не снимали!

— Мы? — ещё больше напрягся я.

— Ну, да. Ты что, этого уже не помнишь? Ну… вспоминай!

Тимонина стояла напротив, привалившись к комоду и скрестив на груди руки, пальцы одной из которых держала у себя на растянутых в улыбке губах. На ней болталась почему-то моя клетчатая рубашка, причём, походу, только она.

И тут мои надорванные извилины всё состыковали…

Я вспомнил, как вчера, после событий в клубе, мы с Тимониной отправились гулять. Она сбегала за нашими куртками, я её ждал. Потом зашли в «зелёный», взяли бутылку вискаря и прямо на ходу, без закуски-запивки, его распивали.

Вот с этого вискаря меня наконец и накрыло.

Деревья и столбы затанцевали, мир стал заметно веселей.

Мы шли, обсуждали выступление Лебедя, обоих то и дело разбирал смех. А потом что-то речь зашла про рубашку, и Тимонина сказала, что себе такую же хочет, а я ей такой — давай подарю…

— Кто «мы»? — поняв, что после рубашки мало что помню, ещё серьёзнее повторил я.

Тимонина вздохнула, шагнула вперёд и плюхнулась на диван ко мне.

— У меня мама дома.

Я снова выругался.

— Да не волнуйся ты! Мы же не могли тебя в одежде спать положить. Ты был весь грязный, в крови. — Она покосилась на подушку. — К тому же, мама сказала, нужно посмотреть, нет ли на тебе, то есть, на твоём теле, ещё каких-то, более серьёзных, повреждений… У тебя ничего не болит? Дышишь нормально?

— Да трындец. У меня совесть болит. — Я встал, прикрывшись снизу одеялом, стал взглядом ощупывать комнату, искать шмотки свои.

— А вещи твои ещё не высохли, — пояснила Тимонина.

— Супер. И как я домой пойду? — Я посмотрел на неё возмущённо.

— А ты не ходи домой… — Она тоже поднялась и, опустив глаза, проронила чуть слышно. — Останься у меня, Серёнь. Хотя бы до конца каникул.

— На неделю? — спросил я спустя секунду, отойдя от лёгкого шока. — А как же мама?

— А мама не против.

Я задумался. Не столько над предложением, сколько над тем, что там за мама такая. Если б я притащил в дом девчонку, моя бы, наверное, нас обоих с потрохами сожрала. Она и так всегда орёт, что у нас тесно…

— Ну, так что? — поторопила Тимонина, вглядываясь мне в глаза.

Тут я вспомнил, насколько погано, должно быть, сейчас выгляжу. И воняет от меня наверняка как от бича…

— Можно я в душ схожу?

— Конечно! Пойдём, покажу тебе твою щётку…

Вот так я поселился у Тимониной. Возможно (не возможно, блядь, а точно!), с моей стороны это по-свински, но для себя я решил, что буду использовать её. Не в плане секса — мы не спали, не целовались даже, — просто она нужна была мне, чтобы не думать о Маринке. И чтобы не становиться тем чмом, которым, я знаю, я бы обязательно стал, оставшись наедине со своими мыслями.

С Тимониной было прикольно. Она меня понимала. Днём я учил её играть на гитаре, по вечерам уезжал в город тусить. С Труниным, кстати. Он снова надел маску, с ним стало тоже легко.

Я знал, что он сдал меня. Что, когда Лохматый с пацанами припёрли его к стенке и нужно было либо опровергнуть, либо подтвердить Леськины слова, он выбрал последнее. Наверняка, с тайным удовольствием и пожеланием мне скорейшей мучительной смерти. А потом они все, включая его и Леську, наблюдали за зрелищем в «коробке» сквозь запотевшие окна второго этажа.

Я знал это, но теперь это не имело значения. Мой мир стал другим. В моём новом мире люди не испытывали друг к другу особых чувств, не заботились о душевном состоянии друга. Всем на всех было пох. Все использовали всех. Все носили маски.

И я наконец принял правила этой, на самом-то деле, существующей испокон веков игры, в одночасье став таким же совершенным…

Идеальным, без изъянов, биомусором.

Или просто счастливым, беззаботным похуистом.

Глава 32

Марина

— Туда приборы положи, — подала я Игорю пару нож-вилка, ещё раз придирчиво осмотрев празднично накрытый стол. И снова подняла глаза. — Не слишком?

— Да не переживай ты так! — усмехнулся Игорь. — Ты так готовишься, как будто мы не сына твоего встречаем, а к визиту иностранной делегации готовимся.

Я вздохнула. Наверное, Игорь прав. Я перебарщиваю. Но, в то же время, как не переживать, когда сегодня состоится их с Ванькой знакомство?

Да и моё с ним первое общение после почти недельного молчания.

На следующее утро после того, как пришёл домой пьяным, Ванька уехал к отцу. Об этом я узнала от Миши. Он сам позвонил, сообщил, что предложил сыну провести у него каникулы.

Я даже не знаю, расстроилась ли я в этот раз или почувствовала облегчение. Я очень боялась, что самое страшное для меня уже произошло, что Ванька в курсе моего романа с Серёжей… И даже подумала, что, возможно, нам с сыном пока лучше не видеться, может быть, пройдёт время — и он остынет.

Я и сейчас ни в чём не уверена. Хотя Миша, с которым я всё-таки созванивалась, чтобы знать, как Ванька, говорил, что у того всё прекрасно, что занимается он тем же, чем и раньше: девяноста процентов времени проводит в телефоне, слушает «свою жесть», и иногда выходит с другом-Ромкой прогуляться по району…

Я аккуратно спросила, не похоже ли на то, что у Ваньки какие-то проблемы с девушкой, на что Миша, как обычно, мерзко рассмеялся и сказал, что я по жизни до всего докапываюсь, и что мой