Я хмыкнула: три-четыре месяца – это уже проза жизни, и нужнодумать, где их провести. Я с сожалением рассталась с Евой в зеркале ипогрузилась в теплую воду.

Мне нужны были эти три-четыре месяца, чтобы закрепиться навысотах, чтобы окончательно приручить к себе новое лицо, – и я совершенно незнала, где их провести.

Думай, Ева!

Я вдруг поймала себя на мысли, что обратилась к себе именнотак: Ева, – поймала и засмеялась. Все-таки неплохо пить шампанское в ванной,это может стать традицией, хотя и пошловатой, но, в конце концов, такому лицуэто можно простить. Грудь в порядке, живот можно подкачать и ноги тоже… Господиты Боже мой, такие мысли никогда не приходили мне в голову раньше – надеюсь,что это не зайдет слишком далеко, иначе придется покупать видеокурс шейпингаили чем там занимают себя богатенькие скучающие дамочки?.. Нет, все-такисчастливая мысль изменить внешность – почему только она не пришла мне в головураньше… До того…

До чего?

До того, как все это случилось, до того, как их убили.

Их убили, Я даже похолодела в теплой ванной.

Их убили, они убиты, а ты не нашла ничего лучшего, чемтрусливо сделать пластическую операцию. Но, сделав ее, ты сожгла за собой всемосты: вот если сейчас бравые стриженые парни в бронежилетах взломают эту дверьи вытащат тебя, розовенькую, из ванной – что ты им скажешь?.. Что тыиспугалась? А до этого еще и вляпалась в производство порнографических фильмов,и даже исправно за это получала денежки, и плохонькую недвижимость прикупила? Акогда почуяла, что пахнет жареным, – пустилась в бега, потеряв голову? Но,видно, не очень-то ты ее и потеряла, если прихватила с собой крупную сумму ввалюте…

Я даже тряхнула головой, так это было похоже на конвульсиимухи в искусно сплетенной паутине: чем больше я пыталась вырваться, тем большезапутывалась. Конечно, проще и вернее всего нужно было прийти и покаяться, я жене преступница, в конце концов, и кто-то действительно защитил бы меня отгреческой истории, если бы она оказалось правдой… Но я не сделала этого, аотвергнув простой вариант, так и не пришла к сложному.

Оставалось одно: бег, бег, бег… “Бег зайца через поля”,кажется, так называется роман Себастьена Жапризо, содержание которого я непонимала. Там тоже кто-то бежал, но все закончилось для него плачевно… К чертувсе.

Главное – ближайшие три месяца.

Потягивая шампанское и изредка соблазняясь собственнойчудесно преображенной грудью, я начала соображать, где бы мне пересидеть этовремя. Конечно, речи о том, чтобы именно сейчас ехать в Питер к Алене – а безАлены Питер был бессмысленным, – и быть не могло. Еще не сформировавшеесяокончательно лицо может в любой момент подвести. И потом – временная формадавала мне преимущество перед теми, кто потенциально может разыскать меня:заинтересованными компетентными органами по одному поводу, порнодельцами отНимотси совсем по другому поводу. И наконец, существовали еще двое несчастныхвлюбленных, уж они-то не остановятся… Дом в медвежьем углу – вот что нужно мнесейчас. Дом, скит, келья, сруб на краю заброшенной деревни… Я вдругостановилась, поняв, что чуть не проскочила мимо одного из возможных решений.Новый человек в плохо населенных деревнях – это всегда несколько подозрительно,одинокий чужак, простреливаемый насквозь, – не очень завидная участь, а воткелья…

Я отхлебнула окончательно выдохшееся шампанское.

Конечно же, как я могла забыть об этом модном в самом началедевяностых вгиковском поветрии – шляться по тверским, псковским и владимирскимпустыням, обителям, монастырям. Особенно этим грешили экзальтированныекиноведки старших курсов. Некоторые, особенно продвинутые, заводили себедуховников и часами отбивали поклоны на всенощных. На какое-то время это сталодаже престижнее, чем традиционный автостоп в Прибалтику и Крым. Неистовых хипписменили такие же неистовые эзотерики и религиозные подвижники. Кто-то успешнопереболел этим после трех месяцев на природе и скудной монастырской пище, акто-то завалился в эту щель. Я помнила безумную историю Нелли Райх, котораябросила пятый курс и квартиру на Сретенке и постриглась в монахини.

Эта история была популярна пару недель, пока ее благополучноне сменила смерть Ивана, вывалившегося из окна. Кто-то из режиссеровдокументальной мастерской даже собирался снимать Нелли в качестве персонажа длякурсовой работы – мне предложили съездить туда, поговорить с ней и написатьчто-то вроде плана к сценарию, ну, конечно, где-то должен был остаться и адрес,я записывала его… Но умер Иван, и далекий Бог, к которому ушла отпреуспевающего мужа Нелли, бросил моего друга и совсем ему не помог…

Я забыла о Нелли напрочь, чтобы сегодня, сидя в ванной,вспомнить о ней. Моя записная книжка датировалась девяностым годом, и с тех порв ней почти не прибавилось записей, значит, адрес должен быть там…

Я вылезла из ванной, дрожа от нетерпения, и отправилась вкомнату, оставляя после себя мокрые следы на паркете. Так и есть, адрес былзаписан на третьей странице моим четким каллиграфическим почерком семилетнейдавности. Тверская область, которую я смутно себе представляла, и городишкоАндреаполь, который я не представляла себе вообще, должно быть, Нью-Йоркместного тверского значения, отправная точка, после которой еще три часа нарейсовом автобусе до деревни, название которой мой знакомый режиссер забыл, нуневажно, оттуда на подводе тебя любой местный алкоголик за две бутылки водкидовезет, так и было добросовестно записано мной: “А оттуда тебя любой местныйалкоголик за две бутылки водки довезет…"

Ну, на две-то бутылки водки у меня хватит. Я допилашампанское и отправилась спать…И мне впервые приснились мои погибшие друзья –такими, какими я увидела их в последний раз, – я не боялась их крови, я толькос любопытством смотрела на нее: это уже не была прежняя Мышь, любившая ихнастолько, чтобы пережить, нет. Это была Ева, так недавно родившаяся и слюбопытством взирающая на свой собственный, но еще далекий финал.

Но от этого спокойного и в общем-то умиротворенного сна япроснулась в холодном поту. Несколько минут я лежала, обессиленная, не в силахпошевельнуться, не в силах вытереть пот, – я только прислушивалась к себе. Еванеслышно входила в меня, она со знанием дела вступала в свои права, она бродилапо моему телу, и ей не хотелось больше валяться в чужой кровати, на чужихпростынях, ей смертельно надоел город, обрекающий ее на неопределенность.

Ей хотелось двигаться – чтобы покачивалась грудь, плюющая навсе лифчики, чтобы раздувались ноздри, чтобы трепетали ресницы.

Я едва дождалась утра, сложила вещи в рюкзак – не так-томного и было у меня вещей; отдала ключи от Левиной квартиры Софье Николаевне,которая нашла меня хорошенькой (“Надо же, и зачем было с таким прелестнымличиком какую-то операцию делать!”), и отправилась на вокзал.

* * *

…Добраться до монастыря оказалось легче, чем я думала, хотядорога и заняла больше суток. Сама того не подозревая, я скользила понакатанной дорожке, которую протоптали изнывающие от поиска новых форм жизнимосковские интеллектуалы.