Постоялый двор находился на грязноватой, унылой площади,соседствовавшей с Пряным рынком. „Индия“ представляла собой длинное одноэтажноездание, неказистое, но зато с хорошей конюшней и собственным товарным складом.Здесь останавливались торговые люди, приезжавшие в Москву за корицей, ванилью,душистой гвоздикой, кардамоном. Вся округа Пряного рынка пропахлаголовокружительными чужеземными ароматами, и если закрыть глаза, не видетьжелтых от конской мочи сугробов и кривобоких слободских домишек, то легко быловообразить, что тут и вправду Индия: качаются пышные пальмы, идут враскачкуграциозные слоны, и небо не московское, серое с белым, а, как положено,густо-синее и бездонное.

Опять Козырь рассчитал верно. Когда Грин вошел в гостиницу сдвумя мешками, никто к нему приглядываться не стал. Несет себе человек образцытовара – эка невидаль. Поди догадайся, что чернявый приказчик тащит не пряныйтовар, а на двести тысяч новехоньких кредитных билетов – пока мчали с Немецкой,Грин упрятал сургучных орлов и навесные пломбы в обычную дерюжную мешковину.

Жюли, странная в дешевом драдедамовом платьишке, со сложеннымив простецкий узел волосами, бросилась на шею, обдала жарким дыханием,забормотала:

– Слава Богу, живой… Так волновалась, так тряслась… Этоденьги, да? Значит, все хорошо, да? А что наши? Целы? Где Козырь?

Грин имел время подготовиться, и потому снес быстрые,щекотные поцелуи не дрогнув. Оказывается, это было вполне возможно.

– Стережет, – ответил он спокойно. – Сейчас ядва, он два, и всё.

Когда вернулись с остальными четырьмя мешками, Жюли точнотак же кинулась целовать Козыря, и Грин окончательно уверился, что опасностьминовала. Больше сбить его не удастся, воля выдержит и это испытание.

– Пересчитывать будете? – сказал он. – А товыбирайте два любых. Четыре отнесем в сани, и я уеду.

– Нет-нет! – воскликнула Жюли и, еще раз чмокнувсвоего любовника в губы, метнулась к подоконнику. – Я знала, что все будетхорошо. Смотрите – у меня за окном бутылка „клико“. Надо выпить по бокалу.

Козырь подошел к лежащим мешкам. С размаху ударил носком поодному, по другому, как бы проверяя, плотно ли набиты. Потом чуть повернулся итак же пружинисто, но с утроенной силой двинул Грина в пах.

От неожиданности и боли в первый миг стало темно, Гринсогнулся пополам, и на затылок обрушился еще один удар. Перед самыми глазамивдруг оказались доски пола. Значит, упал.

Справляться с болью, даже такой острой, он умел. Нужносделать три судорожных вдоха, три форсированных выдоха и отключить болевую зонуиз области физического восприятия. В свое время он долго упражнялся с огнем(жег себе ладонь, внутренний сгиб локтя, под коленкой) и вполне освоил этотрудное искусство.

Но удары продолжали сыпаться градом – по ребрам, по плечам,по голове.

– Забью, тварь, – приговаривал Козырь. – Внавоз размажу! Нашел себе баклана.

Бороться с болью было некогда. Грин повернулся навстречуочередному удару, принял его животом, но зато вцепился в бурку и уже неотпустил. Бурка вблизи Оказалась не такая уж белая: в пятнышках грязи икровавых брызгах. Он рванул ее на себя, валя Козыря с ног.

Выпустил бурку, чтобы добраться пальцами до горла, нопротивник увертливо откатился в сторону.

Вскочили одновременно, лицом друг к другу.

Плохо, что револьвер остался в кармане казакина. Вон он,висит на вешалке. Далеко, да и что толку – все равно стрелять в комнате нельзя,вся гостиница сбежится.

Жюли застыла у стены. Остановившиеся от ужаса глаза,раскрытый рот. В одной руке судорожно зажата большая бутылка шампанского,пальцы другой непроизвольно отдирают золотую фольгу.

– Что, сучка, – зло улыбнулся налетчик, –променяла Козыря на фоску? Ты погляди на него, урода. Он же на мертвяка похож.

– Ты всё выдумал, Козырненький, – дрожащим голосомпролепетала Жюли. – Всё напридумывал. Ничего такого не было.

– Ври, „не было“. У Козыря на измену глаз соколиный –враз чую. Потому и по земле хожу, а не в каторге гнию.

„Специалист“ пригнулся, выдернул из бурки узкое, тонкоелезвие.

– Сейчас я тебя, пустоглазый, резать буду. Не сразу, полоскуточкам.

Грин вытер рукавом разбитую бровь, чтоб кровь не мешалавидеть и выставил вперед голые руки. Нож был потрачен на Рахмета. Ничего, можнообойтись и без ножа.

Маленькими шажками Козырь приблизился, от правого хука легкоувернулся и чиркнул Грина по запястью. На пол закапали красные капли, Жюливзвизгнула.

– Это тебе на закуску, – пообещал Козырь. Грин жепопросил:

– Тише, Жюли. Кричать нельзя.

Он попробовал схватить противника за воротник, но опять лишьзачерпнул воздух, а острое жало, проколов поддевку, обожгло бок.

– Это заместо супца.

Козырь цапнул левой графин со стола и швырнул. Чтобы непопало в голову, пришлось пригнуться, на миг выпустить „специалиста“ из полязрения. Нож немедленно этим воспользовался, вжикнул у самого уха, и уховспыхнуло огнем, словно подожженное прикосновением. Грин поднял руку – верхняячасть ушной раковины висела на тонкой ленточке кожи. Оборвал, кинул в угол. Пошее заструилось горячее.

– Это было мясное, – объяснил Козырь. – А щаси до сладкого дойдет.

Нужно было менять тактику. Грин отступил к стене, всталнеподвижно. Не обращать внимания на лезвие. Пусть режет. Самому рванутьсянавстречу клинку, схватить противника одной рукой за подбородок, другой за темяи резко вывернуть. Как в восемьдесят четвертом, во время драки на Тюменскойпересылке.

Но Козырь теперь лезть не спешил. Остановился в трех шагах,поиграл пальцами, и ножик замелькал между ними сверкающей змейкой.

– Ну что, Жюльетка, кого выбираешь? – явноиздеваясь, спросил он. – Хочешь, оставлю тебе его? Это ничего, что онпобитый-порезаный, ты залижешь. Или со мной поедем? У меня теперь деньжищ немеряно.Можно в матушку-Россию вовсе не возвращаться.

– Тебя выбираю, тебя, – сразу ответила Жюли и,всхлипывая, бросилась к Козырю. – А его мне не надо. Поиграть хотела, силусвою попробовать. Прости, Козырненький, ты же мою натуру знаешь. Он против тебятьфу, только обслюнявил всю, а интереса никакого. Убей его. Он опасный. Всюреволюцию по твоему следу пустит, и в Европе не спрячешься.

Налетчик подмигнул Грину: