– Слыхал, что умная баба советует? Я бы, само собой, ибез совета тебя кончил. А Жюльетке скажи спасибо. Быстро отойдешь. Хотел я стобой еще поиграться, нос и зенки тебе повы…

Не договорил. Зеленая бутыль с сухим треском обрушилась намакушку „специалиста“, и он обрушился прямо под ноги Грину.

– Ай! Ай! Ай! Ай! – тоненько, через равныепромежутки, вскрикивала Жюли, испуганно глядя то на отбитое горлышко бутылки,то на лежащего, то на быстро растекающуюся кровь, которая пузырилась,смешиваясь с разлитым шампанским.

Грин перешагнул через неподвижное тело, взял Жюли за плечи икрепко встряхнул.

Во вторник Эраст Петрович намеревался с самого что ни наесть раннего утра приступить к поиску, но с раннего не получилось, потому чтово флигеле на Малой Никитской опять ночевала гостья.

Эсфирь появилась без предупреждения, уже заполночь, когдастатский советник ходил по кабинету и перебирал четки, пытаясь определитьприоритетную версию. Вид у гостьи был решительный, и времени на разговоры она тратитьне стала – прямо в прихожей, еще не скинув собольей ротонды, крепко обнялаЭраста Петровича за шею, и вновь сосредоточиться на дедукции он смог оченьнескоро.

Собственно, вернуться к делу получилось только утром, когдаЭсфирь еще спала. Фандорин тихонько выбрался из постели, сел в кресло ипопробовал восстановить прерванную нить. Выходило неважно. Любимые нефритовыечетки, строгим и сухим щелканьем дисциплинировавшие работу мысли, остались вкабинете. Прохаживаться взад-вперед, чтобы мышечное движение давало стимулмозговой деятельности, тоже было рискованно. Малейший шум, и Эсфирь проснется.А из-за двери доносилось сопение Масы – слуга терпеливо ждал, когда можно будетделать с господином гимнастику.

Тяжелые обстоятельства – не помеха благородному мужу, чтобыразмышлять о высоком, напомнил себе статский советник изречение великогомудреца Востока. Словно подслушав про „тяжелое обстоятельство“, Эсфирь высунулаиз-под одеяла голую руку, провела по соседней подушке и, никого там необнаружив, жалобно промычала, но сделала это бессознательно, еще во сне. Тем неменее, думать следовало быстрей.

Диана, решил Фандорин. Начать нужно с нее. Все равноостальные линии уже разобраны.

Таинственная „сотрудница“ связана и с Жандармскимуправлением, и с Охранкой, и с революционерами. Очень вероятно, что предаетвсех. Совершенно безнравственная особа, причем, судя по поведению Сверчинскогои Бурляева, не только в политическом смысле. Впрочем, в революционных кругах,кажется, и в самом деле на взаимоотношения полов смотрят свободнее, чем принятов обществе?

Эраст Петрович с некоторым сомнением посмотрел на спящуюкрасавицу. Алые губки шевельнулись, произнеся что-то беззвучное, длинные черныересницы дрогнули, между ними вспыхнули два влажных огонька и уже не погасли. Эсфирьшироко раскрыла глаза, увидела Фандорина и улыбнулась.

– Ты что? – сказала она хрипловатым со снаголосом. – Иди сюда.

– Я хочу тебя с-спросить…, – начал было он и,заколебавшись, сбился.

Достойно ли использовать приватные отношения для сборарозыскных сведений?

– Спрашивай. – Она зевнула, села на кровати исладко потянулась, отчего одеяло сползло вниз, и Эрасту Петровичу пришлосьсделать над собой усилие, чтобы не отвлекаться.

Он решил моральную проблему так.

Про Диану расспрашивать, конечно, не следует. Прореволюционное окружение тем паче – да и вряд ли Эсфирь причастна к какой-тосерьезной антиправительственной деятельности. Что допустимо – получить сведениясамого общего, можно даже сказать, социологического характера.

– Скажи, Эсфирь, п-правда ли, что женщины из,революционных кругов придерживаются… совершенно свободных взглядов на любовныеотношения?

Она расхохоталась, подтянула к подбородку колени и обхватилаих руками.

– Так я и знала! Какой же ты предсказуемый ибуржуазный. Если женщина не исполнила перед тобой весь положенный спектакльнеприступности, ты готов заподозрить ее в распущенности. „Ах, сударь, я нетакая! Фи, какая грязь! Нет-нет-нет, только после свадьбы!“ – противным,сюсюкающим голоском передразнила она.

– Вот какого поведения вы от нас хотите. Еще бы, законыкапитала! Если хочешь хорошо продать товар, надо сначала сделать его желанным,чтоб у покупателя потекли слюнки. А я не товар, ваше высокородие. И вы непокупатель. – Взгляд Эсфири загорелся праведным негодованием, тонкая рукагрозно рассекала воздух. – Мы, женщины новой эпохи, не стесняемся своегоестества и сами выбираем, кого любить. Вот у нас в кружке есть одна девушка.Мужчины от нее шарахаются, потому что она, бедняжка, ужасно некрасивая –уродина такая, что просто кошмар. Но зато ее все уважают за ум, больше чем иныхраскрасавиц. Она говорит, что свободная любовь – это не свальный грех, а союздвух равноправных существ. Разумеется, временный, потому что чувства – материянепостоянная, их пожизненно в тюрьму не заточишь. И ты не бойся, я тебя к венцуне потащу. Я вообще тебя скоро брошу. Ты совершенно не в моем вкусе и вообще тыпросто ужасен! Я хочу поскорее тобой пресытиться и окончательно в теберазочароваться. Ну, что ты таращишься? Немедленно иди сюда!

Маса наверняка подслушивал под дверью, потому что именно вэту секунду в открывшуюся щель просунулась круглая узкоглазая голоза.

– Добурое уцро, – просияла голова радостнойулыбкой.

– Пошел к черту со своей гимнастикой! –воскликнула решительная Эсфирь и метко кинула в голову подушкой, но Маса принялудар, не дрогнув.

– Письмо от борьсёго господзина, – объявил он ипоказал длинный белый конверт.

„Большим господином“ японец называл генерал-губернатора, такчто причину вторжения следовало признать уважительной. Эраст Петрович вскрылконверт, достал карточку с золотым гербом.

Текст был большей частью отпечатан типографским образом,только имя и приписка внизу были выведены ровным, старомодным почерком егосиятельства.

Милостивый государь.

По случаю сырной недели и грядущей широкой масленицы прошупожаловать на блины. Сердечный ужин в узком кругу начнется в полночь. Господприглашенных просят не утруждать себя ношением мундира. Дамы вольны выбиратьплатье по своему усмотрению.

Владимир Долгорукой

Эраст Петрович, непременно приходите. Расскажите мне о деле.

И приводите Вашу новую пассию – ужин неофициальный, а мне,старику, любопытно посмотреть.