Постучав, Фандорин вошел в кабинет начальника Охранногоотделения.

Пожарский преуютно сидел у лампы, устроившись с ногами вшироком кожаном кресле. В руках у вице-директора, флигель-адъютанта ивосходящей звезды была раскрытая книжка новомодного журнала „Вестникиностранной литературы“.

– Эраст Петрович! – с энтузиазмом воскликнул ГлебГеоргиевич. – Вот отлично, что заглянули. Прошу садиться.

Он отложил журнал и обезоруживающе улыбнулся.

– Сердитесь на меня, что я вас от дела оттеснил?Понимаю, сам бы на вашем месте был недоволен. Но высочайший приказ, не воленчто-либо изменить. Сожалею лишь, что лишен возможности прибегнуть к помощивашего аналитического таланта, о котором много наслышан. Давать вам задания яне посмел, поскольку начальством для вас не являюсь, однако же, признаться,очень надеюсь, что вы добьетесь успехов и по линии самостоятельного поиска. Такчто, есть результат?

– Какой же может быть результат, если все возможныенити у вас? – с деланым равнодушием пожал плечами Фандорин. – Однакои здесь, кажется, тоже ничего?

Князь уверенно заявил:

– Гвидона проверяют. Это очень хорошо. Он уже сейчасначинает ненавидеть своих бывших товарищей – за то, что предал их. А теперь отнервов проникнется к ним самой что ни на есть жгучей ненавистью. Я человеческуюприроду знаю. В особенности природу предательства, это уж мне положено пониматьпо роду занятий.

– И что же, п-предательство всегда имеет одинаковыйрисунок? – спросил статский советник, поневоле заинтересовавшись темой.

– Вовсе нет, оно бесконечно разнообразно. Бываетпредательство от страха, предательство от обиды, предательство от любви,предательство от честолюбия и еще от самых различных причин, вплоть допредательства от благодарности.

– От б-благодарности?

– Вот именно. Извольте, расскажу вам случай из моейпрактики. – Пожарский достал из портсигара тонкую папироску, вкуснозатянулся. – Одним из лучших моих агентов была милая, чистая, бескорыстнаястарушка. Добрейшее создание. Души не чаяла в единственном сыне, а мальчишка помолодости и глупости оказался замешан в каторжную историю. Приходила ко мне,умоляла, плакала, всю свою жизнь рассказала. Я тоже был помоложе и помягчедушой, чем теперь – в общем, пожалел. Между нами, пришлось даже пойти надолжностное преступление – изъять из дела кое-какие бумаги. Коротко говоря,вышел мальчик на свободу, отделавшись отеческим внушением, которое, по правдеговоря, не произвело на него ни малейшего впечатления. Снова связался среволюционерами, пустился во все тяжкие. Так что вы думаете? Матушка,проникшаяся ко мне живейшей благодарностью, с тех пор исправно поставлялаценнейшие сведения. Товарищи сына давно знали ее как хлебосольную хозяйку,ничуть не стеснялись безобидной старушки и вели при ней самые откровенныеразговоры. Она для памяти записывала все на бумажке и приносила мне. Один раздонесение было написано на обороте кулинарного рецепта. Вот уж поистине,делайте добро и воздается вам.

Эраст Петрович выслушал эту поучительную историю снарастающим раздражением и, не удержавшись, спросил:

– Глеб Георгиевич, а не п-противно? Побуждать мать кдоносительству на собственного сына?

Пожарский ответил не сразу, а когда заговорил, тон утратилшутливость и стал другим – серьезным, немного усталым.

– Вы, господин Фандорин, производите впечатлениеумного, зрелого человека. Неужто вы, подобно вчерашнему розовощекому офицерику,не понимаете, что нам сейчас не до чистоплюйства? Вы разве не видите, что идетсамая настоящая война?

– Вижу. Конечно, вижу, – горячо сказал статскийсоветник. – Но и на войне есть правила. А за шпионаж с использованиемвероломства на войне принято вешать.

– Это не та война, в которой применимы правила, –с не меньшей убежденностью возразил князь. – Воюют не две европейскиедержавы. Нет, Эраст Петрович. Идет дикая, исконная война порядка с хаосом,Запада с Востоком, христианского рыцарства с мамаевой ордой. На этой войне невысылают парламентеров, не подписывают конвенций, не отпускают под честноеслово. Здесь воюют по всей безжалостной азиатской науке с заливаниемраскаленного свинца в глотку, сдиранием кожи и избиением младенцев. Про то, какоблили серной кислотой агента Шверубовича, слыхали? А про убийство генерала фонГейнкеля? Подорвали весь дом, а в нем кроме самого генерала – кстати говоря,изрядного мерзавца – жена, трое детей, слуги. Выжила только младшая девочка,семи лет, ее выбросило взрывной волной с балкона. Переломило позвоночник иразмозжило ножку, так что пришлось отрезать. Как вам такая война?

– И вы, охранитель общества, готовы воевать на подобныхусловиях? Отвечать теми же методами? – потрясенно спросил Фандорин.

– А что, прикажете капитулировать? Чтобы взбесившиесятолпы жгли дома и поднимали на вилы лучших людей России? Чтобы доморощенныеРобеспьеры залили города кровью? Чтобы наша держава стала пугалом длячеловечества и откатилась на триста лет назад? Я, Эраст Петрович, не люблюпатетики, но скажу вам так. Мы – тонкий заслон, сдерживающий злобную, тупуюстихию. Прорвет она заслон, и ничто ее уже не остановит. За нами никого нет.Только дамы в шляпках, старухи в чепцах, тургеневские барышни да дети вматросках – маленький, пристойный мир, который возник на скифских просторахменее ста лет назад благодаря прекраснодушию Александра Благословенного.

Князь прервал страстную речь, очевидно, сам смущенный своейвспышкой, и внезапно сменил предмет:

– Кстати уж о методах… Эраст Петрович, дорогой, зачемже вы мне в постель гермафродита подложили?

Фандорин решил, что недослышал:

– Простите, что?