Иван оказался весьма старательным и способным учеником. Он умел быстро признавать свои ошибки и недоработки, стараясь тут же угодить своему учителю. Владимир часто помогал мальчишкам из деревни стрелять по банкам, однако ни один из них не был способен воспринимать новую информацию так, как это делал Ваня. Мальчик горьким опытом был научен вслушиваться в требования и неукоснительно их выполнять. Город, в каменной колыбели которого он провел большую часть жизни. Казалось, вся жизнь была регламентирована и расписана по пунктам в маленьком офисном журнальчике. Именно поэтому ему удавалось так хорошо управляться с ружьем. В стрельбе от человека требовалась точная техника, иногда преобладающая над эмоциональной составляющей.

— Почувствуй ружье, как оно ложится тебе в руку. Оно само все сделает, только направь, — говорил старик.

Иногда Ивану становилось жутко от того, как быстро дробь вылетает из оружейного дула. Доля секунды, и выстрел поднимает сорок — непрошеных зевак, шептавшихся о маленьком человеке. Их длинные светлые перья с синим мазком краски вдоль крыльев скрываются за зелеными ветвями раскидистых берез. Птицы осмеливаются вернуться на привычное место лишь через несколько минут, на протяжении которых Иван собирался с духом, крепко сжимая вспотевшими ладонями холодное ружье. Пернатые сплетницы с интересом наблюдали за стараниями мальчишки, поворачивая головы и хлопая глазами-бусинами. Было в этом мальчике что-то влекущее и завораживающее — то ли его неловкость, то ли сконфуженная поза, не свойственная таежному скитальцу, а может быть, взгляд — напуганный, потерянный. Такими глазами на мир смотрит олененок, едва появившийся на свет и ожидающий мать в травяных зарослях.

В очередной раз прицеливаясь под четким руководством своего деда, Иван почему-то перевел взгляд на небо, отвлекся. Между сосновых макушек проскользнула тень, а затем раздался сорочий гам, захлопали крылья, птицы разлетелись в разные стороны. Мальчик, не выпуская ружья из рук, осмотрелся, ища виновника галдежа. Почему-то он был уверен, что это еще одна глупая сорока, внезапно появившаяся за спинами пернатых товарищей. Все стихло. Еще несколько мгновений бор сохранял ледяное спокойствие и натянутое вязкое молчание, затем, взвившись до самого солнца и заслонив своим телом его ослепительный блеск, в небо над мальчишкой взмыл черный коршун. Птица одним взмахом своих могучих крыльев раздвигала воздушный массив, выталкивая себя вверх. Движения коршуна были слегка замедлены, потому что в его цепких когтях билась еще живая, но раненная в грудь сорока. Она отчаянно билась и щебетала, цепляясь клювом за собственные перья. Ее маленькие-глазки бусинки подрагивали и блестели от страха, ужаса перед близкой смертью.

Иван, толком не разбираясь в ситуации и не оценивая собственных возможностей, бросился на помощь попавшей в беду сороке. В мальчике затрепетало жгучее желание спасти птицу, восстановить справедливость, бороться со злом в лице злобного охотника. Он, как умел, запрокинул ружье, крепко ухватился за основание железного рычащего дула и выстрелил в воздух. И не сразу осознал, что попал точно в цель. Коршун забился, дрогнул, как-то неловко поднялся выше и камнем упал к ногам Ивана. Красивая, словно смазанная маслом хищная птица была смертельно ранена. Она тяжело дышала, и глаза, смотревшие прямо на своего убийцу, затухали… Он жадно глотал клювом воздух, вытягиваясь в агонии, а потом затих. Коршун оказался охотником невероятной красоты. Иван, загубивший гордого коршуна, расплакался от обиды и злобы на свою наивность. Сорока была уже мертва, когда он выстрелил в хищника. Она была обречена еще тогда, когда в лесу стало тихо. «Что я наделал?!» — снова и снова задавал себе вопрос Иван. Он держал в руках подбитого коршуна, тихо сложившего голову у него на коленях. Птица будто уснула, все еще не выпуская из могучих лап тело сороки. Даже после смерти коршун оставался непревзойденным сыном тайги. Еще несколько мгновений назад в нем бурлила жизнь, он дышал, как сейчас дышит Иван, но летел гораздо выше его головы и мог достать крылом макушки угрюмых сосен — зеленых великанов. Мальчик стиснул зубы и протер лицо потной ладонью, его уши побагровели, щеки налились краской. Ему было ужасно стыдно, и он попытался спрятать ружье, отбросить его в кусты, но за его спиной раздались знакомые тяжелые шаги. Владимир подошел ближе, прихрамывая на искалеченную ногу, посмотрел на убитого коршуна, неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал. Он молча наблюдал за внуком, склонившимся над холодевшей птицей. Иван напомнил старику о случае из далекого прошлого, из тех времен, когда зверь проходил по тайге чаще, чем человек. Когда Владимир был молод и горяч, он, подобно другим авантюристам, хотел доказать свою уникальность сверстникам. Он и парочка его друзей-мальчишек ушли в лес, прихватив с собой охотничьи двустволки отцов. Ребята решили выследить кабана и добыть его. Тайга в те времена была совершенно диким местом, а деревня, только начинавшая развиваться на вырубленном пустыре, держалась на грани полного уничтожения. Люди умирали, как мухи: болезни, сильнейшие бури, уничтожавшие любую культуру, помимо сорняков и одуванчиков, звери, резавшие овец и коров с телятами. Лес был владыкой этого холодного края, полноправным хозяином жалких человеческих домишек. Владимир с малолетства умел читать следы на земле в любую погоду, знал с полсотни птичьих голосов и усвоил главное правило: убей или будешь убит. Пожалуй, только социум не позволил ему превратиться в отшельника, скитающегося по просторам русского севера подобно ледоколу, бороздящему бесконечные ледяные пустыни в поисках земли. Владимира окружали смелые люди с горячими сердцами, настоящие исследователи, за счастье считавшие потерю головы на пути к лучшему будущему для своих детей, которые продолжат бороться за жизнь в таежном краю. Они учили его своему ремеслу, позволяя мальчишке пропадать и ночами, возвращаться под утро — грязному, в ссадинах, синяках и порезах. Владимир со своими друзьями, такими же жадными до знаний, проходил километры в сопровождении лишь нескольких собак, бегущих по следам зверей далеко впереди. Они не знали усталости и искренне верили в свою неуязвимость. Жизнь бурлила в их венах, раскаляя сердца-вулканы. Ребята часто в шутку называли себя стаей матерых, среди которых Владимир был признан самым ворчливым и твердолобым. Во время их роковой вылазки на кабана юный охотник выследил секача и отправил собаку по кабаньей тропке, чтобы она вывела зверя прямо под его ружье. Его любимая лайка справилась великолепно, компания друзей восторженно наблюдала за работой юного Бурана. Пес бесстрашно выманил разъяренного секача на полянку. Зверь устал, у него шла пена изо рта, а маленькие треугольные глазки налились кровью. Он то и дело пытался насадить на свой клык рычавшую на него