пальто и ярко-красный платок, развевавшийся на легком осеннем ветерке. Она сидела в городском парке и кормила уток, пока Иван играл с ветками и опавшими листьями. Рита из прошлого на мгновение остановила взгляд на сыне (этот момент ему не забыть никогда) и поманила его рукой, предлагая присоединиться. Он подошел ближе, радостно хлопая ладонями. Рита придержала его за маленькие плечи, чтобы он не свалился в воду, а затем указала на малюток утят, проплывавших мимо. Руки матери показались Ивану мягкими, словно шелк, и теплыми, точно электропечка.

Мальчика, свернувшегося калачиком, охватила волна тоски. Она обволакивала его внутренние органы, расплываясь по ним, точно пятна от бензина по воде. Сосущая боль поразила его, сковала и забилась у самого сердца в маленький бесформенный клубок. Улыбка матери теперь казалась ему такой далекой, будто бы она и вовсе была миражом. Она расплывалась в туманном сознании и постепенно исчезала, растворяясь в ночной тьме, наступившей в лачужке. Иван зарылся головой в колени и начал всхлипывать, рыдания сотрясли его тело. Он скучал по Рите, хотел увидеть ее снова живой, пусть и грустной, отстраненной, но теплой, как когда-то в городском парке. Сейчас он бы прижался к ее груди и повторял, как сильна его любовь, как красиво она одета, как он ненавидит отца за все-все — все злое, что негодяй когда-либо говорил его прекрасной маме. Иван пообещал бы, поклялся, что никому больше не даст ее в обиду. Никогда!

В какой-то момент он невероятно отчетливо представил себе картину, как он колотит отца кулаками и кричит, чтобы он убирался вон из их с мамой квартиры. Да, наверно, так он и должен был поступить, но не смог. Слишком маленький, слишком слабый.

Мысли Ивана становились все мрачнее, по мере того как месяц, кошачий коготь, взбирался все выше по небесному покрывалу. Он перестал плакать, лицо распухло и отекло. В конце концов, не выдержав собственной беспомощности, мальчик встал с кровати и на цыпочках подкрался к окну. Тяжелые ставни был распахнуты, поэтому ему удалось и высунуться во двор. Ни души, только кузнечики стрекочут в кустах. Они поют свою тревожную песню, перекликаясь, чтобы узнать, удалось ли соседу на тонких зеленых ножках ускакать от полевок. Иван не мог разглядеть богатую ночную жизнь, а ведь под самым его носом существовал целый макромир, живущий по собственным правилам. Вездесущие мотыльки, ночные бабочки, летучие мыши, затаившиеся под карнизом, кроты, пауки, дикие крысы, сотни птичьих глаз, крыльев и криков — все это сливалось в неповторимую полуночную симфонию, знакомую каждому человеку, хотя бы единожды открывавшему окно в дачном домике.

Иван еще немного подался вперед, оперся ладонями о старую древесину и неуклюже перевалился через проем, плюхнувшись на куст смородины. Мальчик застыл в ужасе, ожидая, что дед проснется или залает собака, а затем он отправится на исправительные работы в виде чистки старинных икон у местной провидицы, таких же древних, как и она сама. Однако ничего страшного не произошло. Циля продолжала мирно сопеть, скалясь и ворча во сне, а Владимир лишь перевернулся на другой бок. Иван мог вздохнуть с облегчением: он отделался лишь множеством царапин по всему телу и раскрасневшимся от стыда щекам. «Еще бы немного… Как Улита делает это каждую ночь, понятия не имею. Наверное, она точно кошка. Да, кошка, которая обожает рыбу. Все сходится», — думал мальчишка, смахивая с грязной пижамы листья смороды.

«К воде!» — решил Иван. Почему-то его потянуло к старенькому причалу, где Улита учила его плавать.

Мальчишка шел по опустевшим улицам и разглядывал крыши домов в серебристом свете месяца. Красная, красная, зеленая, синяя, снова красная. В основном его интересовали кое-как отреставрированные. Да, в такой глуши они являлись роскошью, редкостью и были, похоже, работами одного и того же мастера по переработке снесенных жилищ, но зато какими! Прямо-таки премиальным жильемпо-таежному. Одноэтажные, плоские, с маленькими аккуратными лесенками и длинными окнами, слегка выступающими крышами и, конечно, тонкими деревянными колоннами, подпиравшими свод. Иван закрывал глаза и представлял, как он в халате важно расхаживает в тапочках по такому дому, наполняет свою чашку горячим чаем и лежит на самом мягком кресле на свете.

Улица сделала крутой поворот направо, и маленькие особнячки сменились скромными лачугами. Домики, которые, как показалось Ивану, могли обрушиться от порыва осеннего ветра, служили пристанищем для огромных семейств рыбаков, охотников и следопытов. Их дети бегали огромными табунами, сбиваясь вместе, ради того чтобы играть в войнушку, стрелять из общей рогатки и пугать девчонок жабами, пойманными у пруда. Они казались Ивану такими счастливыми, будто крыша над их головой не может обрушиться, пока они будут спать, или не протечет, когда начнутся сильные дожди. Эти простые ребята умели радоваться любой мелочи: мама испекла пирог, отец поймал большущую рыбину, солнце позднее ушло за горизонт, бабушка разрешила погулять допоздна… Иван слишком часто чувствовал себя чужаком в этом далеком диком краю. Он пытался быть как все, играть, смеяться, бежать с толпой ребят, но после того как его матери не стало, дети стали его сторониться. Конечно, они не сами дошли до этой мысли, их убедили суеверные родители, запугавшие ребят проклятьями и сказками о ведьмах с их родней. «Вот сдружишься с ведьминым сыном — и будешь проклят! У отца порвутся сети, и мы будем голодать. Ты этого хочешь?!» — говорили они. Иван бы и сам испугался, если бы был на месте деревенских детей, сохранивших веру в колдовство и духов. Он понимал ребят, но не мог простить им ту холодность, с которой они к нему относились. Одна девчонка, случайно встретившись с ним взглядом, перекрестилась и убежала домой, чтобы рассказать маме о встрече с «ведьминым сыном».

Граница деревни осталась за спиной мальчишки. Он еще раз опасливо оглянулся назад, провожая глазами крайний домик с единственной желтой крышей. Впереди вырос лес со старинными стражами-соснами. Иван старался не ходить около него ночью, потому что его преследовала навязчивая мысль, что его схватят дикие звери и утащат в самую чащу, где его тело никто и никогда не найдет. На самом деле он совершил подвиг, решившись пойти так далеко в столь поздний час. Раньше он бы и со двора не вышел без сопровождения собаки или деда, но эта ночь была особенной. Это было похоже на обряд инициации в африканских племенах, когда мальчик становится мужчиной, отправляясь в путешествие и проходя через определенный ритуал. Юный воин демонстрирует свою храбрость, настойчивость, упорство и силу, он выдерживает любые трудности и по окончании испытаний переходит