бродяг… А, судя по маузеру, это все же Дункель, черт бы его побрал! Да и по стихам видать, матросы-папиросы. Так?

Все одобрительно закивали, еще не понимая, куда он клонит.

– А если это сам Дункель со своим прапорщиком был… – продолжил Круглов, – что из этого следует? А? Куда девались остальные пятеро?

– С проводником – шестеро пропало, – уточнил Прокопенко.

– И две дамы среди них… – добавил угрюмо Калюжный.

– И две дамы, – согласился Круглов, внимательно посмотрев на зама.

На берегу послышалась возня. Все обернулись: копошившиеся у берега чекисты, растянув брезентовый плащ, перекладывали на него мертвое тело. Затем дружно ухватились за концы и, поминутно бранясь, потащили ношу в сторону леса, в глубине которого уже раздавался скрежет лопат. Внезапно яркий луч солнца, сверкнув слепящим светом, пробился сквозь пелену облаков, пронесся по берегу с тащившими брезент чекистами, скользнул по опушке, за которой печально скрежетали лопаты, и вдруг погас, будто слизанный вытянувшимся языком наплывшей с запада тучи. Стало тихо, словно природа, внезапно почувствовав скорбную процессию, смутилась качающимся на брезентовых дрогах человеческим прахом…

«Смерть безобразна… – неожиданно подумал Круглов. – Ночью ужаснулся от мысли, что убили Ивана – подло, гадко, беспричинно… Наверное, в спину, в затылок… А утром убил сам, не зная ни того, кого убил, ни достоин ли убитый такой участи… И тоже в затылок… Значит, я так же подл и гадок, как убивший брата Чалый…» Григория от этой мысли передернуло. «Это же – Дункель! – мысленно воскликнул он. – Тот, кто своей жизнью плодит этих тварей, Чалых! И я убивал, буду и должен убивать ему подобных, пока не исчезнут с земли последние гады – сколько бы ни пришлось мне жить!» Но пугающая своей возможной истинностью мысль неожиданно возразила ему: «А если ты ошибся? Что, если это был не Дункель, не офицер, а случайно оказавшийся на пути человек, и стрелял он лишь из желания защитить себя?» «Из маузера Дункеля, что ли?» – желчно спросил другой голос.

– Дождю быть… – сказал Пыреев, и негромкие, обыденные слова земляка вывели Григория из оцепенения. Он обернулся: все трое сразу же отворотили глаза от уже приблизившихся к лесу носильщиков и, будто устыдившись минутной слабости, бессмысленно задвигались. Пыреев нервно затрепал холку своей, казалось, уснувшей лошади; Калюжный, сунув руку в карман шинели, сосредоточенно зашаркал в нем, словно ища, чего никак не мог найти… Прокопенко, почесав забинтованное ухо, зачем-то вынул из кобуры подаренный маузер и с видом глубочайшего интереса стал рассматривать длинный ствол, поглаживая ладонью вороненый металл. Неожиданно, поднеся к глазам мушку, он подчеркнуто безразлично изрек:

– Знаю я, отчего офицеры здесь оказались… Забрал Чалый у них золото, порешил пятерых, а эти двое сбежали…

Пыреев обернулся:

– Или они оба сбегли от всех!

– Без золота? – хмыкнул под нос Петр. – Дураки они, что ли?

– Дураки не дураки, а только куда-то же скакали! Спрятали золотишко – да тайком наутек от всех…

Прокопенко опустил маузер:

– Может, на разведку шли?

– Какую еще разведку? – поморщился Павел.

– Ясно какую – посмотреть что да как, чиста ли дорога назад, нет ли на ней нас, красных орлов…

– Какого ж рожна идти на разведку двум офицерам? Можно было и послать кого!

– И то верно… – Комвзвод почесал стволом забинтованный затылок. – Ну а если второй – не офицер вовсе, а так?

– Тогда уж точно с дункелевским отрядом что-то стряслось, – сказал Круглов, исподлобья оглядев вмиг притихших спорщиков. Он помолчал. – Что смолкли? Какие еще думки будут?

– А что здесь думать, Григорий Михайлович! Мы только гадать можем, – ответил за всех Пыреев. – Одно ясно – двое оставили отряд. Либо от отряда с золотом ничего не осталось, либо схоронили добро да за ненадобностью бросили своих. А может, и вправду по какой нужде шли… Однако теперь это уже неважно – все одно штабс-капитана или кого там еще – уже нет. А касательно выжившего, то, если бежали они от Чалого, возвертаться к нему он не станет, коли не дурак, конечно! Но, ежели по делу шли, да еще чаловскому, то уж извольте – все доложит; а уж Чалый – этот бандит точно уйдет… Или, зная его, подкараулит нас где-нибудь – будьте покойны!

– И что предлагаешь? – помолчав, спросил Круглов.

– Брать Чалого надо! – деловито пряча в кобуру маузер, сказал Прокопенко. – Пыреев прав: даже если мертв Дункель – его дружок точно к Чалому потянется. Опередить его надо! А золото наверняка у бандитов…

– А если Дункель действительно спрятал золото и бежал? – возразил Круглов. – И Чалого, как ушел с Глуховки, больше не видел? Бросил всех, да бежал с товарищем-подельником, что тогда? Или того хуже – прежде разделался с остальными, как свидетелями?

– И с женщинами? – выдавил Калюжный.

Круглов покосился на Павла:

– И с дамами тоже… Ты, как я погляжу, охоч дюже до женского пола: как дело доходит до них, так бледнеешь. Будто не за делом революционным ходишь, а за дункелевскими юбками…

Павел смутился:

– Ерунду говоришь, Григорий Михайлович… Обидно даже…

– Дай бог!

Обстановку разрядил Пыреев. Крякнув, словно желая привлечь внимание и убедившись, что Круглов смотрит на него, степенно рассудил:

– Комвзвод верно говорит, командир! Деваться некуда, идти на Собачью надо… Там видно будет, что да как! Раз уж вышло неказисто, с офицерами-то, надо до конца все довесть. Не вертаться же с полпути…

– Правильно! – вскликнул комвзвод. – Возьмем Чалого – все узнаем!

Круглов задумался. Потом скосил глаз на зама:

– А ты как думаешь?

– Согласен, идти надо… – кивнул Калюжный.

Но, казалось, это не убедило Круглова – что-то смущало… И все же, после некоторого раздумья, он, будто на что-то решившись, глубоко вдохнул, задержав дыхание – выдохнул и махнул рукой:

– Была не была! Раз надо – командуйте хлопцам, матросы-папиросы…

Глава 15

Утром прочесть письма Даше не удалось. Прохор поднял всех рано и, вытащив из палаток, уже не дал никому опомниться. Заставил немедленно собраться, а после завтрака – свернуть палатки и сразу же выступить в обратный путь. По поводу этого самоуправства, не смея, однако, прямо сказать деду, ворчал один Трошка. Остальные же – Настя, Даша и Павел – без видимых возражений свернули лагерь, впряглись в рюкзаки и безропотно, в полном молчании поплелись за охотником, даже не попрощавшись с москвичами, которых, впрочем, они и не видели – ни один из них из палатки не вышел…

Они спустились в низину, промесили с полкилометра липкую грязь, вышли к молодому кедровнику. Немного отдохнув, вошли в чащу – темную, безмолвную, поросшую внизу густым подлеском и глубоким мхом.

Шли долго, прежде чем