же девятнадцатом году! И представляете… – москвич с волнением оглядел путников, – она началась именно с этого дела – золота Дункеля!

– Как! Он знал о Дункеле?.. – все заговорили одновременно.

– Тихо! – прикрикнул на молодежь Прохор. Он покосился на Савелия. – Так что он писал?

Постоялец несколько минут молчал, словно собираясь с мыслями, потом поднял глаза.

– Прадед был не лучшим писателем. Да и почерк не самый разборчивый… Короче, писал, что их – посланных за Дункелем – было семнадцать человек. И что Дункель был убит командиром – именно вашим родственником, Прохор Николаевич… Найденная же у погибшего штабс-капитана тетрадь со стихами и была передана им моему прадеду…

Щека Прохора едва заметно дернулась. Савелий продолжал:

– Из воспоминаний получалось, что на Собачьей горе они приняли бой с бандитами и ваш родственник сам был убит… Еще писал, что среди них оказался колчаковец, который был разоблачен там же, на Собачьей горе. И что… – Савелий перевел дух. – В общем, Прохор Николаевич, многое из того, что вы рассказывали, мне было известно… И про дядьку вашего, и про «меч» с «поясом», о которых поведал раненый командир взвода – некто Прокопенко. Именно он позже и женился на прабабке этих вот ребят. – Он показал глазами на изменившихся в лице Дашу и Трофима. – Как видите – знаю даже больше, чем вы … Одного только не сумел выяснить – где это, черт возьми, происходило! – Савелий потер кулаком коленку. – Где находилась эта проклятая Собачья гора – об этом в рукописи не было ни слова!

– Не знал, стало быть? – спросил недоверчиво Прохор. – Но приехал-то, куда нужно…

Савелий кивнул на Семена:

– Это вот он, Семен, подсказал. Встретились мы по случайному делу, разговорились, и вдруг он рассказывает про колчаковское золото, которое якобы его прадед, некто Мохов, сопровождал проводником – он где-то здесь же, в Глуховке, и был убит… – Савелий, будто выдохшись, понизил голос. – Вот мы и решили попытать счастья… вместе. А там, в избе, вы и объяснили все. Я имею в виду Собачью гору…

Над догорающим костром вновь нависла тишина.

– Получается… здесь собрались все, у кого предки были причастны к этому золоту? – тихо произнесла Даша.

– Кроме мужа твоего, – бросил Прохор и, прищурясь, глянул на Савелия. – А часом не ваши прародители, царство им небесное, вчера вас пугнули?

Москвич неопределенно кивнул; хотел что-то сказать, но, видимо, не решившись, упавшим голосом попросил:

– Сеня – лучше ты…

Семен встрепенулся, удивленно поглядел на него, но, помедлив, пробубнил:

– Надо было пройти между этими скалами, но на полпути мужик в шинели встал… Как из-под земли вырос… – Он глянул исподлобья на Савелия. – Вроде солдат это… растерзанный…

Даша, прикрыв рот ладонью, вскрикнула. Она быстро посмотрела на Прохора, но охотника, казалось, речь Семена нисколько не смутила.

– Что потом? – спросил он, будто лишь для того, чтобы поддержать разговор.

– А потом и того ужасней! – вдруг, вытаращив глаза, зашептал Савелий. – Мы назад, а там снова он: лица не видно, словно кожу содрали – одно кровавое месиво… длинная шинель на груди полосами разрезана, будто звериными когтями; рука висит, вроде как оторванная… В общем – бр-р! – москвича передернуло.

Прохор поморщился:

– Как тот, что на заимке явился?.. – Он скосился на Семена, медленно приподнял кепку, почесал мизинцем седое темя и вновь опустил кепку на голову. Молчун кивнул:

– Вроде того…

– И долго стояли так, однако?

Савелий помотал головой:

– Голоса ваши раздались – он и пропал. Мы назад – к выходу! Выскочили – тут вы идете. Вроде не должны были… Мы и подумали, что опять…

– Понятно… – Прохор помолчал. – Занятное дело получается…

– Ерунда, в общем…

– Не ерунда это, – покачал головой Прохор. – Видать, зверь задрал кого-то… Медведь скорее… Я такое уже видал. Может, из дункелевцев кого… Зря, получается, без нас решились идти – дело это, видать, всех касается. Оттого и пускать не желал… – В глубине старческих глаз сверкнули хитрые огоньки. – А для чего шли-то? Ты сказал «надо было пройти между этими скалами» для чего? И вообще чего вас к Волчьим камням понесло?

Семен отчего-то недобро поглядел на Савелия и, сплюнув, бросил:

– Говори уж!

Все-таки было что-то неприятное в этих столичных людях! Даже сейчас, когда, казалось бы, прижаты к стене, когда ясно, что одним им с тайгой не справиться – даже теперь они пытались что-то утаить: Савелий, надувшись, как сыч, смотрел на костер и молчал.

– Говори же! – не выдержав, прикрикнул на москвича Трофим.

– Цыц! – приструнил его дед. – Не видишь, человек с мыслью собирается!

Савелий помолчал еще несколько минут и тяжело вздохнул:

– В общем, есть у меня кое-что, о месте золота! Сам Дункель записал, своею собственной рукой…

Суть этих слов не сразу дошла до глуховцев… Они уставились на москвича, пытаясь понять, не шутит ли над ними этот лукавый москвич? У Павла сдавило дыхание: значит, все действительно было – Дункель, золото, Собачья гора, звезды, указавшие на Николину гору! Не было только Волчьих камней… Но о них, видимо, упомянул Дункель… Где упомянул, когда?

Он услышал, как с шумом вскочил Трофим:

– Ах вы души подлые! Знали и молчали! Мол, дорогу покажите, а золотишко мы сами приберем?

– Прохор Николаевич! Уймите его! – взвизгнул москвич. – Иначе ничего не скажу!

– Сядь, Трофим! – устало махнул рукой дед. – Чего скачешь, как ванька-встанька?

– Успокойся, – одернула брата за рукав Даша. Она обернулась к Савелию: – Как же эта записка попала к вам?

Прохор одобрительно качнул головой:

– Ага. И как же?

– Ко мне – никак. Она была в той самой тетради Дункеля, которая оказалась у деда – зашифрованной в стихах. По крайней мере, я так думал. Когда в рукописях вычитал название «Собачья гора», мне показалось, что слово «Собачья» уже встречалось в стихах. Я перечел их и действительно нашел – в последних, видимо, наспех написанных. Долго крутил, перечитывал, пока не понял – в нескольких подряд идущих строках первые фразы и слова составляют зашифрованное упоминание о месте клада! Это могло быть и случайностью, но… – москвич посмотрел на Павла, – этот молодой человек, сам того не подозревая, все подтвердил… там, на Собачьей горе…

– Эти стихи… у вас? – срывающимся голосом спросил Павел.

– Не верите? Два последних я выписал; могу один – тот, что с «шифром», прочесть. – Под изумленными взорами глуховцев Савелий запустил руку во внутренний карман куртки, вынул свернутый целлофановый файл, развернул; осторожно вытащил из него листок. – Вот они:

Теперь, когда остался я один, —

Я лишь тобой живу в воспоминаньях!

И видит бог – тем легче мне страданья,

Чем дальше ты от ада злых