— Мне только до дома тридцать два, — сказал якондуктору, улыбаясь своей самой приветливой улыбкой.

— Да хоть на край света, мне-то что, — возразил онс безразличием в голосе. — Билеты здесь оплачивают даже солдаты Господанашего. Или раскошеливайся, или пошевеливайся. Ну, за рифму я, понятно, с васденег не возьму.

Монахи-францисканцы, в сандалиях на босу ногу и коричневыхрясах из мешковины, дружно закивали, в качестве доказательства демонстрируя мнерозовые билеты.

— Ну, тогда я лучше сойду, — сказал я. — Уменя нет мелких денег.

— Как хотите. Но только подождите до следующейостановки, не хватало мне, чтобы вы попали под колеса.

Трамвай двигался едва ли не со скоростью пешехода, скользяпо тени деревьев, вдоль стен и садов, похожих на замки особняков, где, как мнеказалось, так приятно было бы побродить среди статуй, фонтанов, конюшен искрытых от посторонних взоров часовен. Высунувшись из окна, я различил вдалисилуэт «Эль Фраре Бланк», такой четкий на фоне деревьев. Доехав до угла улицыРомана Макайя, трамвай замедлил ход и плавно остановился. Водитель позвонил вколокольчик, и кондуктор строго взглянул на меня:

— Эй, хитрец, поторопитесь, вот он, дом тридцать два,прямо здесь.

Я вышел, а голубой трамвай медленно растворился в тумане. Яперешел через дорогу и оказался у самой резиденции семьи Алдайя. Кованыерешетки ворот, увитые плющом, почти скрывала густая листва. В резных железныхпереплетениях угадывалась маленькая наглухо запертая калитка. Вверху решетки,словно свернувшиеся кольцом черные железные змеи, проступали цифры «32». Я хотелбыло заглянуть внутрь и рассмотреть дом, но с улицы едва были видны лишьочертания выступов и сводов темной башни. Из замочной скважины калитки, каккровь, сочилась ржавчина. Присев на корточки, я попытался сквозь это отверстиевзглянуть на внутренний двор, но смог увидеть лишь густые заросли сорной травыи беспорядочно разросшегося кустарника, и что-то еще, показавшееся мне фонтаномили прудом, откуда поднималась рука, указывая в небо. Мне понадобилосьнесколько мгновений, чтобы понять, что рука была мраморная и что в глубинефонтана виднелось еще много каменных силуэтов, которые я не смог хорошорассмотреть. Чуть дальше, в зарослях, виднелась полуразрушенная мраморнаялестница, засыпанная мусором и палой листвой. Богатство и слава семьи Алдайямного лет назад покинули этот мрачный дом. Теперь это место превратилось вгробницу.

Сделав несколько шагов вдоль ограды, я свернул за угол,чтобы получше рассмотреть южное крыло дома. Отсюда открывался вид на одну избашен особняка. В то же мгновение краем глаза я заметил тощую фигуру человека вголубом халате, который размахивал метлой, терзая груду сухой листвы натротуаре. Он смотрел на меня с некоторым подозрением, и я предположил, что этопривратник одного из соседних владений. Я широко улыбнулся ему, как умеютулыбаться лишь те, кто много часов провел за прилавком.

— Доброе утро, — приветливо начал я. — Выслучайно не знаете, как долго дом Алдайя стоит запертым?

Он посмотрел на меня так, словно я спросил его о квадратурекруга, а потом задумчиво потер подбородок пальцами, желтоватый цвет которыхдемонстрировал пристрастие их владельца к сигаретам без фильтра. Я тут жепожалел, что не захватил с собой пачку сигарет, чтобы снискать расположениепривратника. Я даже пошарил в карманах куртки в поисках подношения, котороеобеспечило бы мне его благосклонность.

— Да уж лет двадцать — двадцать пять, — сказалпривратник смиренным голосом человека, против своей воли обреченного всю жизньнаходиться в услужении.

— А вы сами давно здесь?

Привратник кивнул:

— Давненько, почитай с двадцатого служу у господМиравель.

— А вы не знаете, что стало с семьей Алдайя?

— Ну, вы, верно, слышали, они почти все потеряли вовремена Республики, — сказал он. — Как говорится, что посеешь… Яслышал кое-какие разговоры в доме хозяев, сеньоры Миравель прежде водили дружбус Алдайя. Говорят, их старший сын, Хорхе, уехал за границу, в Аргентину. У нихтам фабрики были или что-то в этом роде. Очень богатые были люди, очень.Эти-то, даже падая, встают на ноги. У вас, случайно, не найдется сигаретки?

— Нет, к сожалению, но могу предложить леденец «Сугус»,я где-то слышал, что никотина в нем столько же, сколько в одной сигарете«Монтекристо», и к тому же куча витаминов.

Привратник с некоторым сомнением посмотрел на меня, но всеже согласился. Я протянул ему лимонный «Сугус», которым как-то давным-давноугостил меня Фермин. Я обнаружил конфету в подкладке кармана куртки и оченьнадеялся, что она еще не прогоркла.

— Вкусно, — сказал, наконец, привратник, посасываялипкий леденец.

— У вас во рту сейчас гордость национальнойкондитерской промышленности. Сам генералиссимус поглощает их как семечки. И всеже скажите, вы слышали когда-нибудь о дочери Алдайя, Пенелопе?

Привратник задумался, опершись на метлу, словно вставший наноги мыслитель Родена.

— Мне кажется, вы что-то перепутали. В семье Алдайя небыло дочери. Только сыновья.

— Вы уверены? Я слышал, году в 1919-м в этом доме жиладевушка, Пенелопа Алдайя, сестра Хорхе.

— Может быть, но я же вам сказал: я служу у господ с1920-го.

— А кому теперь принадлежит особняк?

— Насколько мне известно, он все еще выставлен напродажу, хотя поговаривают, что его скоро снесут и на этом месте построятшколу. По правде говоря, это лучшее, что они могут сделать: разрушить дом дооснования, и дело с концом.

— Почему вы так говорите?

Привратник посмотрел на меня так, будто решил доверить мнетайну, и улыбнулся. Я заметил, что у него недоставало, по меньшей мере, четырехверхних зубов.

— Эти Алдайя, у них там не все чисто, как говорят. Ну,вы понимаете.

— Честно говоря, не очень. А что говорят?

— Разное. Странный шум и все прочее. Я-то, понятноедело, не верю во все эти выдумки, но рассказывают, что не один смельчак,забравшись в дом Алдайя, обмочил штаны со страха.

— Не хотите же вы сказать, что дом заколдован? —сказал я, пытаясь сдержать улыбку.

— Смейтесь, смейтесь, но, как говорится, дыма без огняне бывает…

— А вы сами что-нибудь видели?

— Видеть-то не видел, но слышал.

— Слышали? И что же?

— А вот был случай, несколько лет тому назад. Как-тоночью я ходил в этот дом вместе с Жоанетом, это он настоял, понимаете? Сам-то ячто мог там забыть… Ну так вот, услышал я странные звуки внутри, вроде плач.

Привратник тут же изобразил звук, который так живо описывал.Мне он показался сильно напоминающим завывания какого-нибудь чахоточногобольного, мурлыкающего веселые куплеты.