— Фермин! — возопил мой отец.

Фермин прикусил язык и, спасаясь бегством, исчез за дверью.Мерседитас осуждающе посмотрела ему вслед:

— Этот тип однажды втянет вас в историю, помяните моеслово. Он же, по меньшей мере, анархист, масон и еврей. С таким-то носом…

— Не обращайте на него внимания. Ему лишь бы поспорить.

Мерседитас сердито покачала головой:

— Ну ладно, я вас оставляю, у меня столько делнакопилось и так мало времени… Всего хорошего.

Мы почтительно склонились, а потом смотрели, как онаудаляется, гордо выпрямив спину и наказывая мостовую ударами каблучков. Отецглубоко вздохнул, словно хотел вобрать в себя вновь воцарившийся покой. ДонАнаклето побледнел, а во взгляде его сквозила осенняя грусть.

— Эта страна катится ко всем чертям, — произнес онбез своего обычного ораторского пафоса.

— Не падайте духом, дон Анаклето. Всегда было так, и унас, и везде. В мире вечно происходит что-то плохое, но когда это касаетсякого-то близкого тебе, все представляется в черном свете. Вот увидите, ДонФедерико скоро оправится, он гораздо сильнее, чем мы думаем.

Профессор лишь покачал головой.

— Это как морской прилив, знаете ли, — сказал он,уже уходя. — Я имею в виду подобное варварство. Оно отступает, и тыдумаешь, что спасен, но все всегда возвращается, всегда… И мы, захлебываясь,идем ко дну. Я это наблюдаю каждый день в школе. Боже мой! В классах сидят неученики, а самые настоящие обезьяны. Дарвин был наивным мечтателем, я васуверяю. Какая там эволюция, помилуйте! На одного здравомыслящего у меня целыхдевять орангутангов.

Мы с отцом ограничились тем, что молча покивали в ответ.Профессор попрощался и ушел, понурив голову, словно сразу лет на пятьсостарился. Отец вздохнул. Мы переглянулись, не зная, что сказать. Я спрашивалсебя, следовало ли рассказать ему о визите Фумеро в нашу лавку. Ведь этопредупреждение нам, думал я. Знак. Для того чтобы продемонстрироватьсерьезность своих намерений, Фумеро использовал бедного дона Федерико.

— Что с тобой, Даниель? Ты белый как мел.

Я вздохнул и, опустив глаза, рассказал ему о визитеинспектора и его угрозах. Отец молча слушал, стараясь совладать с яростью,которую я читал в его глазах.

— Это я виноват, — сказал я. — Надо былопредупредить…

Отец покачал головой:

— Нет, Даниель. Ты не мог заранее знать, чем всеобернется.

— Но…

— Выброси это из головы. А Фермину ни слова.Неизвестно, как он себя поведет, если узнает, что этот тип снова охотится нанего.

— Но должны же мы что-то делать.

— Удерживать Фермина от опасных шагов.

Я снова кивнул, не слишком разуверенный, и принялся заработу, которую начал с утра Фермин, а отец вернулся к своей корреспонденции.Время от времени он украдкой бросал на меня странные взгляды. Я старательноделал вид, что этого не замечаю.

— Как все прошло вчера с профессором Веласкесом? Безпроблем? — спросил он, желая разрядить обстановку.

— Все в порядке. Он остался доволен книгами. Да, ещеобмолвился, что разыскивает издание писем Франко.

— «Матаморос». Это же апокриф… Мистификация Мадарьяги.[54] Что ты ему ответил?

— Что мы ее уже ищем и дадим ему ответ, самое позднее,через две недели.

— Молодец. Поручим это дело Фермину и сдерем спрофессора втридорога.

Я кивнул, и мы оба продолжали делать вид, будто увлеченынашими привычными делами. Но вот я вновь почувствовал на себе заинтересованныйвзгляд отца. Начинается, подумал я.

— Вчера в лавку заходила очень милая девушка. Ферминговорит, это сестра Томаса Агилара.

— Так и есть.

Отец покачал головой, словно желая сказать: «Надо же какиесовпадения бывают…» — и давая мне минутную передышку, прежде чем возобновитьатаку. На этот раз он сделал вид, будто внезапно вспомнил о чем-то важном:

— Кстати, Даниель: сегодня в лавке делать особо нечего,так что, если хочешь, можешь быть свободен и заняться своими делами. Мнекажется, в последнее время ты слишком много работаешь.

— Спасибо, я не устал.

— Ну, а я подумываю оставить здесь Фермина за главногои сходить в «Лисео» с Барсело. Сегодня вечером дают «Тангейзера», он досталнесколько билетов в партер и пригласил меня за компанию.

При этом отец делал вид, будто увлечен своейкорреспонденцией. Актер он был никудышный.

— С каких пор тебе стал нравиться Вагнер?

Он пожал плечами:

— Как говорится, дареному коню… И потом, с Барсело ужене важно, какую оперу слушаешь, ведь он все представление только и делает, чтокомментирует игру актеров да критикует их костюмы и погоду. Кстати, он менячасто спрашивает о тебе. Зашел бы ты к нему в магазин как-нибудь.

— Зайду на днях.

— Ну, значит, сегодня оставляем Фермина закрыть лавку,а сами развлечемся немного, уже самое время. И если тебе нужны деньги…

— Папа, Беа не моя невеста.

— А кто говорит о невестах? Ты сам начал. В общем, еслипонадобятся деньги, возьми немного из кассы, только не забудь оставить запискуФермину, а то он перепугается, обнаружив недостачу.

Сказав это, отец с фальшиво-рассеянным видом скрылся вподсобке, улыбаясь довольной улыбкой. Я взглянул на часы: половинаодиннадцатого. С Беа мы условились встретиться в пять в университетскомдворике, и день, казалось, обещал быть длиннее, чем «Братья Карамазовы».

Вернувшись из дома часовщика, Фермин сообщил, что целыйотряд добросердечных соседок уже несет круглосуточную вахту у постели бедногодона Федерико, у которого доктор обнаружил три сломанных ребра, многочисленныеушибы и жуткого размера разрыв заднего прохода.

— Бы что-нибудь ему купили? — спросил отец.

— Таблеток и мазей у них там столько, что впору хотьаптеку открывать, поэтому я ограничился скромным букетом цветов, флакономодеколона и тремя бутылочками персикового сока «Фруко», столь любимого дономФедерико.

— И правильно сделали. Потом скажете, сколько я вамдолжен, — сказал отец. — Ну а сам-то он как?

— Лгать не буду, выглядит он ужасно. Как только яувидел его, скрючившегося на кровати, стонущего и утверждающего, что хочет умереть,во мне проснулись инстинкты убийцы, представляете? Я буквально вижу этукартину: вот я, вооруженный до зубов, вхожу в криминальный отдел на Виа Лаетанаи разношу в щепки все вокруг, заодно перебив одного за другим как минимумполдюжины этих молодчиков, начав, разумеется, с этого гнойного нарыва на телечеловечества — Фумеро.