все выше и выше. Не могу поверить, что он действительно думает принять предложение Род. Что это говорит о том, какими родителями мы станем, если мы не можем договориться даже в таком фундаментальном вопросе, как этот? У меня начинают гореть глаза, красные от хлорки, в квартире душно. Единственный кондиционер, перегруженный и стареющий оконный блок, издает предсмертный хрип; конденсат капает с решетки, лужа окрашивает дерево, как кровь.

– Прекрати, нам не следует спорить, – говорит Юрген, касаясь моего локтя.

– Не надо. – Я хлопаю его по руке. – Мне нужно на воздух. – Я хватаю сумку и выхожу за дверь.

– Verdammt[46], – стонет Юрген. – Зефина!

На улице сто градусов по Фаренгейту. Я вхожу в первое место, которое мне кажется темным и прохладным, – кабак на углу, и сажусь перед пивными кранами. Старик, один из завсегдатаев, сидит под телевизором, ест вареники из польского ресторана на углу, одним глазом глядя на свои клецки, а другим – на бейсбол. Пьяная пара в углу, играющая в бильярд, одета так, как будто приехала с похорон.

– Клубная газировка, кока-кола? – спрашивает бармен. Он уже уронил ломтик лайма в высокий стакан.

– Pabst [47], – говорю я.

Рука бармена неуверенно зависает над краном, пока он смотрит на мой живот. Все мое тело болит, опухло и пульсирует. Мои бедра горят там, где они пересекаются посередине, натертые до боли. Мои соски сочатся. Все, что мне нужно, это холодное пиво.

Я жестко и опасно улыбаюсь бармену, вызывающе приподняв брови.

Ему повезло, что я не выхватываю American Spirit [48] из его кармана и не курю ему в лицо.

– И немного арахиса.

– Понял, – говорит он.

Я беру пиво, не обращая внимания на стакан с водой, который он поставил рядом на стойке, отношу его в дальний конец комнаты и сажусь рядом с музыкальным автоматом. Освободившись от сандалий, я кладу ноги на скамейку. Мои ступни – толстые и бесформенные, а щиколотки выглядят как нечто плохо вылепленное из глины. Я так устала, меня тошнит.

Упираясь головой в потрескавшуюся кожу, я сразу жалею, что пришла сюда. Я смотрю на затянутый табаком потолок и жалею, что я не дома на собственном диване, а в пабе. Я слушаю приветствия игры Cubs, чувствую привкус бильярдных шаров, слышу хохот пьяной женщины. Ее муж идет оплачивать следующий раунд, ослабляя на ходу поминальный галстук, а женщина направляется к музыкальному автомату, ее черные каблуки стучат по полу. Проходя мимо моего стола, она бросает короткий взгляд, затем вставляет монеты в прорезь и, встав на одну ногу, выбирает.

– Молодец, дорогая, – говорит она, когда заканчивает. – Я всю беременность пила «Джека» и колу, и никому из моих детей это ни разу не навредило.

Меня слишком тошнит, чтобы говорить, но она прислоняется к моей будке, и я понимаю, что просто так она не отстанет.

– Ты выглядишь так, будто вот-вот взорвешься. Мальчик или девочка? – спрашивает она.

– Мальчик, – говорю я быстро, хотя понятия не имею. Юрген заставил меня поклясться, что это будет сюрпризом, прикрывая глаза на УЗИ.

По правде говоря, мысль о девочке – Джерри или Скиппер – ужасает меня. Мне нужен мальчик – светловолосая, голубоглазая копия Юргена.

– Ты уверена в этом, дорогая? – с сомнением спрашивает женщина.

Она сканирует мой живот глазами.

– У меня дома трое детей и моя невестка, у нее было четверо. Говорю тебе, я каждый раз угадывала верно. Подвинься.

Это то, чем стало мое тело, – общественная собственность – то, что можно щупать, гладить и комментировать. Официантка в нашем любимом ресторане, например, морщась, размышляла о размере головы ребенка; владелец галереи, человек, которого я знаю лишь мимоходом, потерся о мой живот, как пудель, присел на корточки и крикнул привет прямо в мой пупок.

Не дожидаясь приглашения, пьяная женщина проскальзывает в будку и начинает трогать меня за ребра. Я чувствую запах виски в ее дыхании, вижу гусиные лапки вокруг глаз, трещины, замазанные косметикой, бумажную салфетку, засунутую в ее декольте.

– Девочка, – решительно говорит женщина. – Говорю тебе.

Я застываю.

Мой живот сжимается, словно в тисках, у меня перехватывает дыхание.

– Нет, – говорю я с силой, практически крича, проливая свой напиток.

Она берет горсть салфеток и пытается вытереть меня насухо, но я уже встала и бросилась в ванную. Я запираюсь в одиночной кабине, сижу на унитазе и дрожу. На моих трусах кровавая слизь.

– Дерьмо, – выдыхаю я.

Стук.

– Дорогая, у тебя там все в порядке?

Детские локти колотят в поисках свободы.

Уставшая быть внутри.

Головой вниз, разъяренная в тесноте, готовая разорвать меня.

25

После экзаменов я отправилась в Лондон и не видела Джерри Лейк еще неделю. Ее последнюю неделю в статусе Божественной. Все это время я жила с крестной в Кенсингтоне. Каждый вечер после ужина моя крестная и ее муж проводили за просмотром выпуска девятичасовых новостей, а я заходила в их библиотеку, наливала себе стакан тернового джина из винного шкафа и звонила Лорен. В этот раз, когда она ответила, я услышала, как громко работает ее телевизор и кричит мать из кухни.

– Кто звонит в такой час?

– Никто, мама. – Лорен вытащила телефон в коридор. – Это меня.

– Прекрасно, Жозефина, – сказала Лорен. – Она, наверное, думает, что у меня есть парень или что-то в этом роде.

– Прости, – я хихикнула. – Твой отец будет беситься?

– Он в пабе.

– С твоим братом? – спросила я как можно небрежнее.

– Откуда мне, блин, знать?

Я услышала шорох, когда она зажала телефон между подбородком и плечом. Я представила, как она сидит на лестнице и красит ногти на ногах.

– Ты получила мое письмо? – спросила я, думая о длинной записке, которую я написала ей на бланке журнала Times.

На одну неделю летнего семестра нам, пятикурсницам, предоставляли возможность прикоснуться к реальному миру и получить первый опыт работы. На самом деле эта традиция не давала почти ничего, поскольку выбранные нами профессии – открытие частных художественных галерей, организация вечеринок, оформление интерьеров – не казались ни реальными, ни полезными, все варианты были настолько шикарными, что было трудно думать о них как о работе. Большинство из нас получали рабочие места благодаря друзьям семьи или родственникам с хорошими связями, а также иногда помогала небольшая группа выпускников, которые нашли настоящую работу. Эти Божественные Старушки из Old Girls, БОСы, как мы их называли, позволили нам наполнять им конверты и варить кофе и понимающе подмигивали, когда мы уходили в обеденное время, чтобы присоединиться к нашим друзьям на Кингс Роуд. Для большинства это была чудесная неделя праздников