Глаза Тревора заблестели. Редьярд слушал недоверчиво,Фарамунд все время чувствовал его ощупывающий взгляд.

— Ты слишком щедр! — воскликнул Тревор. —Редьярд, вели подать коней. Мы сейчас же возвращаемся в крепость. Пусть менячерти утащат в свое царство и сделают рексом над всеми рогатыми, если я несумею уговорить Лютецию!

Редьярд, не говоря ни слова, пошел к коновязи. Фарамунду егопоходка показалась легкой, чуть ли не подпрыгивающей.

От возбуждения он не находил себе места. Он не мог нисидеть, ни лежать, даже в седле быстроногого коня хотелось соскочить ипонестись впереди, ибо все такие медленные, спят на ходу, а там впередиЛютеция!

— Рекс, — сказал Громыхало предостерегающе. —Рекс!.. Опомнись?

Фарамунд остановился, голова его повернулась с такойскоростью, что хрустнули шейные позвонки:

— Что?.. Ты о чем?

— О том же, — пробасил Громыхало. — Возьмисебя в руки.

— Что?.. А, ты о... Слушай, я так рехнусь. Крикни,чтобы оседлали мне моего Ворона. Если хочешь, езжай со мной.

Громыхало кивнул:

— Конечно, поедем вместе. А куда?

Фарамунд засмеялся:

— Ты хорош, хорош! Даже не спросил, куда. А если впреисподнюю?

— Ну что ж, — ответил Громыхаломужественно, — и там поставим свой бург, отвоюем земель... Это ж здорово:иметь целое войско демонов!

Но когда бодрые застоявшиеся кони вынесли их как ветер заворота, Громыхало забеспокоился:

— А куда это нас прет?

За ними мчалась только личная дюжина всадников, лучшие излучших, их отобрал сам Громыхало.

— А что вдруг забеспокоило?

— В той стороне только городок Люнеус, — ответилГромыхало с беспокойством. — А там настоящий римский гарнизон. Если уж егобрать... хотя не понимаю, зачем он нам, то там наши двенадцать человек, гм...Там и двенадцать тысяч будет мало!

Всадников он оставил в лесу, а сам, одевшись простолюдином,отправился к городским воротам пешком. Громыхало не пожелал оставить рексаодного, и теперь сопел и пыхтел рядом, бурчал, что если уж так не терпитсяубить время, то можно напиться как свинья, вот неделя-другая и пролетитнезаметно...

Сперва они увидели городскую стену. Фарамунд почувствовал,как ноги становятся ватными, а в сердце заползают страх и уважение. Стены изкамня, из настоящих массивных глыб, неизвестно какой силой встащенных один надругой. И так на высоту в три человеческих роста!

Дорога привела к вратам, две башни по бокам, створки воротраспахнуты широко. Фарамунд покрутил головой, отыскивая стражей, Громыхалопихнул в бок:

— Они в башнях. Наблюдают.

Стараясь не привлекать внимания, они прошли в город, и тутФарамунда тряхнуло снова. Подошвы ступали по ровным каменным плитам. Всяплощадь покрыта твердыми широкими плитами, дома — тоже из камня! —вырастают прямо из этого серого гранита. А дома в два этажа и в три, а в самомцентре возвышается огромный дом в четыре этажа, окна широкие, крупные, безставен, так что днем в комнатах светло, а в безоблачную ночь можно увидетьзвезды.

На миг в сердце кольнула острая зависть, ибо сразупредставил себе Лютецию не в деревянном доме, который вдруг начал казатьсявовсе не... самым лучшим, а вот в этом большом каменном! Там на самом верхнемэтаже даже широкий выступ, видно кресло: кто-то иногда сидит, посматриваетсверху на город, а если позволяет погода, видит далекие закаты и восходысолнца!

— Куда пойдем? — бухнул в его мысли, как камень вводу, тяжелый голос Громыхало. — Лучше на базар...

Фарамунд поморщился, очарование улетучивалось, он здесь, ане рядом с Лютецией смотрит с высоты на мир.

Спросил зло:

— Что мы там потеряли?

— Да все идут на базар.

— Не все...

Он жадно всматривался в лица встречных. Римлян от франковотличал сразу: несмотря на одинаковое солнце, римляне холенее, медлительнее,спокойнее. Франков выделял не только по огромному росту, но и по резкимдвижениям, быстрым поворотам головы, цепким и дерзким взглядам. В них кипелажизнь, они готовы тратить ее даже на постоянные и бесцельные драки друг сдругом, в то время как римляне уважительно раскланиваются со всеми, хотя онвидел брезгливые гримасы, недовольство в глазах.

Римляне держались степенно и величаво. Даже дети нерезвятся, а как маленькие старички, гуляют спокойно, либо сидят рядышком на чистойскамейке, сами чистенькие и ухоженные, в нарядных кукольных одеждах. Если ихохочут, то тоже правильно: красиво и мелодично, никакого визга...

Этот городок, думал он напряженно, и от этой мысли волосыподнимались дыбом, находится в Галлии, на земле галлов, которую сейчас затопилиплемена франков. Островок во враждебном море! И все же здесь богатство ироскошь римлян бросаются в глаза... А что же тогда, что в самом Риме? Какие жегоры злата там? Какие статуи возвышаются над самым главным из всех городовмира?

Нарядные горожане разгуливали парами и группками,беседовали. На Фарамунда и Громыхало поглядывали с благожелательнымлюбопытством, как на огромных диких зверей.

Так вот почему их не побили, не захватили их город, не сожгли!Римляне не враждебны! Может быть, когда-то, когда явились впервые, они и шли согнем и мечом, но сейчас на всех смотрят, как на младшую родню. Бедную родню,неразвитую, ничего не умеющую, но все же не враждебную. А франки в ответ... нато и франки, тоже не бросаются оскорблено бить и крушить все подряд. В этомсила нынешних римлян. Они умнее, они многое повидали, многое знают...неизмеримо больше знают! И они готовы этим щедро делиться.

Да только надо ли мне, чтобы со мной делились, мелькнуло вголове злое. Почему я должен оримляниваться? Почему должен становиться таким жекругленьким и сытеньким?

На городской площади под одобрительные выкрики двоеримлян... или, скорее, федератов, раздели толстую молодую женщину, показывали,что можно с нею проделывать по-сарацински, по-египетски, а вот как пользуютженщин тупые лангобарды...

Народ ржал, женщина хохотала, ее молодое белое телобесстыдно колыхалось. К двум легионерам пытался пристроиться горожанин вбогатой одежде, не получалось, тогда он, распаленный, сорвал с пояса кошель иторопливо достал горсть монет.

Фарамунд не стал досматривать, прошел вдоль каменных домов.Ноги и здесь ступали по широким плитам. Голова кружилась от недоумения: дажеплощадь, простую городскую площадь замостили камнями! Да не просто замостили, аобтесали, выровняли, подогнали — лезвие ножа не просунуть между плитами.Ходишь, как по дворцу! А что же у них в домах?

Сзади раздались крики. Он оглянулся, инстинктивно шаря попоясу, где в ладонь должна скользнуть рукоять меча. Пальцы ощутили пустоту, нона площади, где прилюдно развлекались с женщиной, на огромную бочку взобрался ивстал в красивую позу, тучный человек в тоге. Ему орали, хлопали в ладоши,кто-то швырнул цветы.