Перекусив и согревшись изнутри, мы совсем размякли. Видимо, наступила реакция. Гриша, почти совсем привыкший к виду и запаху Эрика, нас не беспокоил. Я, только что злившаяся на весь мир в лице Эрика, существенно подобрела к ним обоим. Когда, удобно расположившись на диване, мы за кофе с коньяком закурили мои легкие сигареты, я уже забыла про сегодняшнее разочарование, про странное чувство, посетившее меня во дворе карачаровского дома: как будто это не я, а Аля ведет разговор с неприветливой тетушкой…

Бедная Аля! Мне было сегодня тяжело, хотя я была не одна, и мне было на кого опереться. Мне всегда есть на кого опереться, в любой сложной ситуации рядом со мной оказывается мужчина. Каково же было Але - одной, совершенно одной посреди этого грязного двора! И, испытав мимолетное ощущение боли в груди, я заставила себя отключиться от мыслей о сестре и взглянула на Эрика, сидевшего от меня по правую руку.

Лучше бы я этого не делала! Эрик уже не кайфовал в тепле и неге, как минуту назад. Нет, во всех его мышцах снова ощущалось напряжение, а в глазах появился голодный блеск - но это был не тот голод, который можно насытить, наполнив желудок. Я тут же отвела глаза, но было уже поздно: всей правой половиной тела я ощущала на себе его взгляд, кожу с этой стороны просто жгло. У меня перехватило дыхание, а потом я задышала часто-часто. Мысли вихрем проносились в моей голове: «Нет, этого делать ни в коем случае нельзя! А почему? Что я теряю? Мое тело изголодалось по мужчине. А такого красивого любовника, как Эрик, я никогда больше не встречу. Почему бы не позволить себе завести такого возлюбленного? Он мне нравится… Какое, должно быть, наслаждение - ощущать всей кожей это изумительное мужское тело…» Дальше я уже не думала, потому что Эрик схватил меня в объятия, и это было хорошо, потому что мои мечты уже перешли грань пристойности. В перерывах между поцелуями, когда его губы и язык освобождались, а были заняты только руки, он шептал мне на ухо:

- Ты просто чудо, Лида! Я так давно хотел это сделать… Я с ума сходил, не смея до тебя дотронуться. Когда ты вышла из ванной, такая мягкая и душистая, я боялся, что не выдержу, и ты меня прогонишь… Никогда не думал, что мокрые женские волосы так возбуждают, их так приятно гладить… А твои губы - они созданы для поцелуев…

Я и без него прекрасно знала, для чего созданы мои губы, и они уже давно, не спросив меня, ему отвечали.

Вообще его действия нравились мне больше, чем слова, которые показались мне заимствованными из дешевого любовного романа. Впрочем, мне было все равно, что он говорил; его правая рука проникла мне под халат, который я неосторожно надела на голое тело, и ласкала грудь - так искусно, что последние остатки моего самоконтроля испарились без следа. Еще минута - и наши тела соединились бы во взаимном блаженстве, но этой минуты нам не дали.

Вдруг через окутывавшее нас сгущение воздуха к нам проник резкий звук дверного звонка; мы не обратили на него внимания, хоть он и повторился. Но игнорировать раскатистый голос Грея было невозможно. Каким-то образом он выскочил из маленькой комнаты - видно, дверь была притворена неплотно - и заливался лаем в прихожей, у входной двери. У Гришиного голоса много интонаций и обертонов, диапазон его простирается от баритона до низкого баса. На все случаи жизни у него есть свой лай, и я быстро научилась распознавать его язык. Сейчас он лаял так, как облаивал чужих, причем чужих мужчин, когда охранял - басовито и злобно. Так что мелькнувшую было у меня шальную мысль: быть может, это приехал из Питера Витя, как всегда без предупреждения, и мы с Эриком, в купальных халатах и с влажными волосами, отплатим ему за его милую шуточку с ванной абсолютно той же монетой - пришлось отбросить сразу же.

Посетитель за дверью не унимался, Гриша - тоже. Чувственное наваждение исчезло, я вернулась с обетованных небес грешников на безгрешную землю. Прояснилось не только в голове: я вдруг почувствовала, что Эрик лежит на мне всей тяжестью и придавил меня к дивану; до этого мне казалось, что оба мы невесомы. Эрик, очевидно, тоже почувствовал чисто физическую неловкость; он почти беззвучно выругался и встал, поправляя на себе куцый халатик. Кто-то упорный все так же трезвонил в дверь. Я тоже поднялась; подойдя к шкафу и открыв его, я посмотрелась в зеркало.

Да, вид у меня был еще тот: сколько ни запахивай халатик на груди и ни приглаживай волосы, томный взгляд и вспухшие губы выдавали меня с головой.

- Убери собаку, - прошептал Эрик одними губами.

Это было легче сказать, чем сделать. Гриша не желал ни молчать, ни убираться. Прошло несколько минут, прежде чем я, запыхавшись, оттащила его от двери и освободила для Эрика свободное пространство. Запирать я его не стала: кто знает, что нас ожидало на лестничной клетке?

Наконец, шлепками заставив Грея умолкнуть, я приготовилась открыть дверь. Сжимая в руках топорик для отбивания мяса, Эрик в лучших традициях детективного жанра встал сбоку, чтобы его не было видно тому, кто стоит по ту сторону порога. Я спросила неуверенным голосом:

- Кто?

- Тетя Лида, это я, Гриша!

Ошеломленная, я отворила дверь - и за ней действительно оказался мой юный сосед-кинолог. Грей немедленно бросился к нему еще раз поздороваться (они сегодня с утра вместе гуляли), а Эрик в это время незаметно отступил в тень и потом скрылся в маленькой комнате.

- Тетя Лида, вы так долго не открывали, а Грей лаял, что я испугался - может, что-нибудь случилось? Я ведь слышал, что вы вернулись домой.

- Это ты все время трезвонил?

- Нет, что вы. Я только сейчас вам позвонил.

Ну конечно же на Гришу-соседа Гриша-пес лает совсем не так. Гриша-сосед - это прогулка, и на него реакция всегда одинакова: поводок в зубы и звонкий, высокий лай, от которого дрожит посуда и закладывает в ушах.

- Ты знаешь, Гриша, я была в ванной, когда кто-то позвонил в дверь и Грей залаял. Пока я вылезла из душа и оделась, прошло довольно много времени. Ты случайно никого здесь не видел?

- Я поэтому вам и позвонил, на всякий случай. Я, услышав Гришкин лай, выглянул на лестничную площадку, смотрю, стоит какой-то тип и вам названивает.

Заметил меня и спрашивает: здесь Лидия Белова живет? Я говорю: нет, Беловых тут никаких нету. Тогда он переспросил: а может, она Неглинкина? Да, говорю, кажется, фамилия тети Лиды - Неглинкина. Он еще раз позвонил, видит, что ему не открывают, повернулся и пошел вниз по лестнице. Я не стал ему говорить, что вы дома, но спросил его вслед: может, что передать? Нет, говорит, ничего не надо, и ушел себе восвояси.

- Спасибо, Гриша, - хорошо, что на лестничной площадке было темно, иначе Гриша бы заметил, как я побледнела, когда он произнес фамилию «Белова». - А ты не заметил, как этот тип выглядел?

- Высокий, видно, немолодой, в темном плаще, голос у него хриплый. А больше я ничего не разглядел - опять лампочка перегорела.

Хоть дом у нас и хороший, тем не менее он здорово запущен. Наши с Гришей квартиры расположены на шестом этаже - в бельэтаже, как говорила бабушка Варя, потому что лифт доходит только до пятого. Пятым же этажом кончается обычно и освещенное пространство - лампочки у нас на лестнице живут не дольше, чем насекомые-однодневки, а последнее окно расположено на промежуточной площадке между четвертым и пятым этажами.