Поручик замигал. Мозги у него работали неплохо.

– Уже забыл. – И, понизив голос. – Что, наступать будут?Прямо тут?

Жилин его не слушал, он хотел отыграться на этом тюфяке занедавнее унижение.

– Вы уже в пяти минутах от военно-полевого, – зашипел он. –Ясно?

– Да что я такого сделал?!

– У вас шестьдесят минут на то, чтобы собраться и сдатьдела. Немедленно отправляйтесь в штаб фронта, к подполковнику князюКозловскому. Ему о вас протелефонируют.

Интендант побледнел. Потом снова порозовел. Ход его быстрыхмыслей был таков: «Если наступление, то чем дальше отсюда, тем лучше».

– Через час проверю. Если не отбыли – отправлю под конвоем,– пригрозил контрразведчик.

Сорок пять минут спустя запыхавшийся Аничкин, уже счемоданом, заскочил к себе в отдел забрать из стола личные принадлежности. ДоРусиновки он домчал на попутном грузовике, начальству сказал лишь, что срочновызван в штаб фронта. Настроение у интенданта делалось все лучше. В концеконцов ничего ужасного он не натворил, а если ради секретности его желают упечьв карантин, он не против. Хоть до конца войны, ради Бога.

Хозяйственный отдел 74-ой дивизии располагался в зданииволостной ссудной кассы, одноэтажном доме с железной крышей. Как все остальныепомещения, занятые штабными подразделениями, всё здесь сверкало и сияло. Службав Русиновке у бывших блюстителей столичной чистоты почиталась величайшимсчастьем, и те, кто попадал в это тихое место, разбивались в лепешку, только быостаться при штабе. Степенные, животастые солдаты, все сплошь либо бородатые(это были дворники), либо с большущими бакенбардами (швейцары), с утра довечера драили медные ручки, полировали и вощили до блеска дощатые полы, красилистены, белили потолки. Ни в какой гвардейской казарме, хоть бы даже варакчеевские времена, еще не бывало столь ослепительного порядка.

Все же не без печали оглядел Аничкин большую комнату, вкоторой провоевал несколько тихих месяцев. Где еще столы будут расставлены вгеометрически безупречном ордере? Где так любовно вычертят многочисленныеграфики и пособия по мудреному интендантскому делу, все эти «Предельные ценызакупки мяса у населения», «Сортировки фуража», «Расчеты фронтовых надбавок дляобер-офицеров» и прочее?

Поручик наскоро выгреб из стола свое имущество: цветныекарандаши, линейки, огромную по военному времени редкость – немецкие красныечернила.

За соседним столом сидел прапорщик Петренко, ведавшийбанно-прачечным хозяйством. Человек он был славный, добродушный, и на видприятен: хорошие уютные усы подковой, ямочка на подбородке, запах душистогосамосада. Грех с таким не попрощаться.

Начальник, чей стол был установлен на возвышении, частныхразговоров в присутствии не дозволял. Поэтому Аничкин дождался, когда полковникстанет диктовать писарю-ремингтонисту какую-то бумагу, и шепотом сказал:

– Ну, Афанасий Никитич, прощайте. Убываю.

– Шо так? – не слишком удивился Петренко (он был изЖитомира, выговаривал слова на малороссийский лад). – Неужто отпуск дали?

– Как же, дождешься от них. И вам не дадут, теперь уж точно.– Поручик нагнулся ближе. – Наступление у нас будет. Я на переднем краекомандира корпуса видел, и с ним еще трех генералов. Так что держитесь. Буду завас Бога молить.

– Наступление так наступление, наше дело маленькое, –равнодушно молвил прапорщик, водя карандашом по ведомости. – А вам, СеверьянАнтонович, счастливого пути и хорошей должности.

После того как Аничкин отбыл, банно-прачечный прапорщикпросидел над ведомостью совсем недолго. Задумался что-то, заерзал. Подошел кполковнику, сказал, что надобно проверить, как работают новые вошебойки.

– Ну так идите и проверьте. Я что ль за вас буду вшейистреблять? – раздраженно сказал начальник.

Ну, Петренко и пошел. По роду занятий ему часто приходилосьотлучаться.

Дивизионная прачечная соответствовала своему названию лишьчастично. Обстирывали здесь только офицеров штаба, да и то в порядке личнойлюбезности славного Афанасия Никитича, а вообще-то сей важный санитарный объектпредназначался для задачи более ответственной: истреблял из обмундированияпаразитов, грозящих личному составу сыпным тифом. Недавно поступили новыемодернизированные котлы, сразу окрещенные «вошебойками». Их испытывала командасолдат под предводительством пожилого фельдфебеля.

На свежей весенней травке в три параллельных ряда, как полинейке, было разложено исподнее белье.

– Ну шо, Савчук? – спросил прапорщик, садясь на корточки ищупая подштанники. – Ишь ты, она и стирает недурно. Белые-то какие.

– Энта обстоятельней прежней, – признал фельдфебель, прячаза спину цигарку – он как раз собирался со вкусом подымить. – Хотя и та быланичего себе.

Вошебойки в прачечной проверяли уже третью неделю –неторопливо, со вкусом. Дело было хорошее, чистое, а торопиться особеннонекуда.

– Э, брат, что это ты весь двор захламил? – Петренкораспрямился, поглядел вокруг. – Лошадь проскачет, копытом в лужу топнет – бельезабрызгает.

– Завсегда так ложили, Афанасий Никитич.

– «Завсегда». А сегодня переложи. Видишь, солнышком грязюкурастопило. Вот эти поперек нехай будут, – показал прапорщик на средний рядсохнущего белья. – И места меньше займет, и не запачкается. Старый солдат, самсоображать должен.

Фельдфебель заворчал:

– А завтра сызнова велите по-старому ложить? Лучше бы рогожудостали, постелить. От травы вон зеленится всё.

– Ничего, солдату в этих подштанниках не на танцы ходить.Давай-давай, перекладывай.

Савчук пошел распорядиться, бормоча:

– Удумал, сам не знает чего…

Ну что, казалось бы, за фигура пехотный подпоручик?Крохотный винтик в гигантском механизме целого фронта. Однако на Алексея сейчасработало всё управление. Никогда еще он не чувствовал себя персоной до такойстепени значительной. Довольно было нескольких слов по телефону, иштабс-капитан Жилин исчез, будто скверный сон, а еще через пару часов враспоряжение Романова примчался на мотоцикле новый помощник. Заодно доставилприказ о назначении подпоручика временно исправляющим должность начальникадивизионного отделения контрразведки. Это должно было упростить выполнениепорученного дела.

Новый помощник был с одной звездочкой и выглядел так, словноедва сошел с гимназической скамьи. Так оно почти и было. Прапорщик Калинкинтолько что окончил ускоренные шестимесячные курсы, где в прошлом году отучилсяи Алеша. Но за этот год многое в армии переменилось. Раньше на курсыконтрразведчиков не брали мальчишек безо всякого военного опыта. Но в недобройпамяти 1915-ом армия понесла столь тяжкие потери в командном составе младшего исреднего звена, что пришлось пересмотреть всю концепцию офицерского корпуса.Никогда больше это сословие не будет являться белой костью, замкнутой кастойРоссийской империи. Наскоро созданные курсы и школы тысячами выпускали на фронтсвежеиспеченных прапорщиков из числа вчерашних студентов, унтеров, а то игимназистов.