Черт, а ведь верно, подумал Романов.

– Значит, он вас не перевербовывал?

– Нет. Я сама явилась и сказала, что раньше работала наавстрийцев, а ныне хочу им вредить.

Разговор принял интересное направление. Изображать болванастановилось все трудней.

– Не пойму я вас что-то. Красивая особа, могли бы составитьблестящую партию. Зачем вам понадобилось связываться с австрийской разведкой? Ипочему потом решили предложить услуги нам? Не из-за денег же?

Серьезность вопроса Алеша компенсировал идиотскимподмигиванием, плюс к тому еще икнул.

Ответила она так, будто перед ней сидел не наглый и глупыймальчишка, а равноценный собеседник. В этом тоже чувствовалось неподдельноевнутреннее достоинство. Подпоручика всё больше начинала интриговать эта молодаяженщина.

– Я украинка и люблю Украину, – сказала Мавка, глядя наофицера спокойными глазами. – А ваших не люблю. Истинные наследники киевскойРуси – это мы, а не ваша угорско-татарская империя. С австрийцами я сталасотрудничать, потому что они обещали в случае победы создать украинскоегосударство. Когда же я поняла, что они врут, выбрала из двух зол меньшее. Покрайней мере, вы тоже славяне и тоже православные. Если самостийностьневозможна, лучше уж быть под Романовыми, чем под Габсбургами.

Что-то здесь не так, внутренне насторожился Алексей. Двойныеагенты так не разговаривают! А не устроить ли тебе, голубушка, маленькуюпроверку?

– Это очень существенно – то, что вы говорите, мадемуазель,– сказал он, приняв преувеличенно серьезный вид. – Я должен всё записать дляотчета. В этот блокнот я записываю самое важное. Вы не думайте, что я простостажер, и всё. Это я Жилину сказал, потому что он, извините, глуп, как пень. Ана самом деле у меня особое задание. И с вами мы еще, ик, поработаем. Нотс-с-с!

Он приложил палец к губам – со двора шел штабс-капитан – испрятал блокнот в карман кителя. Лихо запрокинул голову, делая вид, что осушаетрюмку (на самом деле она была почти пуста), и жизнерадостно приветствовалвозвращение товарища.

Сидели еще долго. Жилин совсем напился. Алексей, по-прежнемуизображая хама, снял и повесил китель на спинку. Когда штабс-капитан сомлел иповесил голову, Романов сказал: «Пардон-с, отлучусь-ка и я». Вышел в однойрубашке, постоял во дворе минут пять, вернулся.

Потом, у себя на квартире, проверил. Блокнот открывали иперелистывали. Ничего важного там не было, но теперь можно было считатьустановленным фактом: Мавка действительно двойной агент, только истинными еехозяевами являются австрийцы. Невысокого же она мнения о русскихконтрразведчиках, если работает так грубо. Но тем лучше.

Канал для передачи дезинформации оказался перспективней, чемдумалось вначале. Нужно только аккуратно вести свою линию. Донесение шпионки отом, что в 74-ую дивизию прислан с каким-то заданием идиот-подпоручик, это,конечно, мелочь. Но пусть она станет лишней обманкой для австрийцев, которыеизо всех сил сейчас пытаются угадать, на котором из двадцати пяти участковготовится удар. На каждый из управления прислан такой вот «стажер». И враги,естественно, постараются собрать максимум сведений об этих посланцах: чин,возраст, манера поведения. Резонно предположить, что болвану вроде подпоручикаРоманова сверхответственного дела не поручат.

Выходило, что минувший вечер проведен с пользой.

Понравилась вам моя русалочка? – всё пробовал обратитьпроисшествие в шутку Жилин. – Я приметил, как вы глазами на ее бюстпостреливали.

– Кто был этот человек? – спросил Романов унтера, даже неповернувшись.

Слива не затруднился с ответом:

– Поручик Аничкин, интендант из хозяйственного отдела.

И скривил губы. К интендантам он относился с презрением.

Алеша длинно выругался. Не столь давно он обнаружил, чтоматерная брань – отличное средство разрядить излишнее нервное напряжение, анервозности в службе контрразведчика хватало.

По крепости и заковыристости ругательства (спасибо учителю,князю Козловскому) растяпа Жилин догадался, что отделаться пустым трепом неудастся. Глаза штабс-капитана тревожно забегали.

– Аничкин? – воскликнул он. – Из хозяйственного? Что ж ты,Семен, сразу не сказал? Всё в порядке, Романов, тут не о чем беспокоиться. Этомой агент. Я его сейчас догоню и прикажу помалкивать.

– Ваш агент? – Алексей был поражен. – Позвольте, но кто вампозволил вербовать офицеров? Это запрещено уставом контрразведки!

Жилин с важностью тронул ус:

– Кроме внешнего врага есть еще и внутренний. А кромевоенных дел – политические. Тут мало в одну сторону глядеть.

Подпоручик поморщился:

– Вы хотите сказать, что обслуживаете Охранное отделение?

Некоторые офицеры контрразведки, особенно переведенные изДепартамента полиции или Жандармского корпуса, имели двойное подчинение, заодноработая на Охранку, однако бравировать этим было не заведено.

– Всё будет ажурно. – Жилин шлепнул себя по губам. –Запечатаю Аничкину уста – будет нем как рыба. А что там, на высоте-то? Кто этичетверо?

– Неважно! Агента этого вашего немедленно отправьте в штабфронта, к подполковнику Козловскому. Сей же час!

На окрик Жилин было ощерился, но вспомнил, что кругомвиноват, и рысцой побежал догонять штабного.

– Бесится, что в подчинение к вам попал, – сказал Слива. –Как же, у его четыре звездочки, а у вас только две.

– Значит, попрошу себе другого помощника. У кого звездочекменьше.

Романов и так уже решил, что с этим кретином работать большене станет. Прямо сегодня протелефонирует князю и потребует замену.

А обруганный Жилин бежал по ходам сообщений и яростношептал: «Молокосос! Сволочь питерская! При нижнем чине!»

Поручика он нагнал уже за рощей, неподалеку от полковогокомандного пункта.

– Эй, как вас, стойте!

Офицер остановился, с удивлением глядя на усатого, которогонедавно видел спящим в окопе. Насчет агента Жилин, разумеется, наврал.

– Это вы сейчас были вон у той высотки?

– Ну допустим.

Тон незнакомца поручику не понравился.

– Жандармского корпуса Жилин, – небрежно назвалсяштабс-капитан. – Начальник отделения контрразведки. Можете не представляться. Язнаю, кто вы.

Контрразведчиков, да еще из жандармов, Аничкин побаивался.Такой напишет кляузу или шепнет начальству – и пойдешь на передовую, под пули.

– В чем дело? – насторожился он.

– Забудьте то, что вы видели на высоте, ясно? Иначе –военно-полевой суд.