Он встал над ней, поднес ей к лицу сжатый кулак. Она виделатяжелую печатку в форме черепа, которой только что ужалил ее в лицо какшершень.

– За тобой один передний зуб, – сказал онледенящим тоном. – Если в следующий раз услышу от тебя слово «нет», товыбью два сразу. Раздевайся.

Она встала, покачиваясь, трясущимися руками началарасстегивать застежки и пуговицы. Присутствовавшие в кабаке «Под головойхимеры» поселяне зашептались, закашляли, вытаращили глаза. Хозяйка постоялогодвора, вдова Гулё, сунула голову под стойку, делая вид, будто что-то там ищет.

– Скидавай с себя все! До последней тряпки.

«Их здесь нет, – думала она, раздеваясь и тупо глядя впол. – Никого здесь нет. И меня здесь тоже нет».

– Расставь ноги.

«Меня вообще здесь нет. То, что сейчас произойдет, меня некасается. Вообще. Нисколько».

Бонарт рассмеялся.

– Ты, сдается, слишком высокого о себе мнения. Ишь,размечталась! Вынужден тебя разочаровать. Я раздеваю тебя, идиотка, чтобыпроверить, не спрятала ли ты на себе магических гексов, сиглей или амулетов. Невосторгаться же твоими, Господи прости, мощами. Не придумывай себе черт знаетчего. Ты – тощая, плоская как доска недоросль, ко всему прочему уродлива как тридцатьсемь несчастий. Уверен, даже если б меня сильно приперло, уж лучше отшуроватьиндюка что пожирнее.

Он подошел, разметал ее одежду носком сапога, оценилвзглядом.

– Я же сказал – всё! Серьги, колечки, ожерелье,браслет!

Он тщательно собрал украшения. Пинком отбросил в уголкурточку с воротником из голубой лисы, перчатки, цветной платочек и поясок ссеребряной цепочкой.

– Нечего расхаживать, ровно попугай или полуэльфка изборделя. Остальное можешь надеть. А вы чего таращитесь? Гулё, принеси чего-нибудьперекусить, проголодался я. А ты, брюхатый, проверь, как там с моей одеждой.

– Я – здешний старшина.

– Вот и славно, – процедил Бонарт, и под еговзглядом старшина Ревности, казалось, начал худеть на глазах. – Если хотьчто-то попортят при стирке, то тебя как правящую личность привлеку кответственности. А ну давай жми к прачкам! Вы, остальные, тоже вон отсюда! Аты, хлюст, чего стоишь? Письма получил, конь оседлан, отправляйся на тракт и вгалоп! Да помни: подкачаешь, потеряешь письма или адреса перепутаешь, отыщутебя и так отделаю, что мать родная не узнает!

– Еду, еду уже, милостивый государь! Еду!

– В тот день, – Цири сжала губы, – он билменя еще дважды: кулаком и арапником. Потом ему расхотелось. Он только сидел имолча таращился на меня. Глаза у него были такие… ну, какие-то рыбьи, что ли.Без бровей, без ресниц… Какие-то водянистые шарики, и в каждом – черноеядрышко. Он таращился на меня и молчал. И этим угнетал еще больше, чемизбиениями. Я не знала, что он замышляет.

Высогота молчал. По избе шмыгали мыши.

– Время от времени спрашивал, кто я такая, но ямолчала. Как тогда в пустыне Карат, когда меня схватили ловчие, так и теперьушла глубоко в себя, как-то внутрь, если ты понимаешь, что я имею в виду. Тогдаловчие говорили, что я кукла, а я и была такой деревянной куклой,бесчувственной и мертвой. Верно. На все, что с той куклой делали, я смотрелакак бы сверху, извне. Они бьют? Ну и что! Пинают? Ну и что! Надевают на шеюошейник, будто собаке? Ну и пусть! Это же не я, меня здесь вообще нет… Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Высогота. – Понимаю,Цири.

* * *

– И тут, Высокий трибунал, настала и наша очередь.Нашей, стало быть, группы. Команду над нами принял Нератин Цека, кроме того,придали нам Бореаса Муна. Траппера. Бореас Мун, Высокий трибунал, может,говорили, рыбу в воде выследить. Такой он был! Болтают, что однажды Бореас Мун…

– Свидетельница, извольте воздержаться от отступлений.

– Что вы сказали? Ах, да… Понимаю. Значит, велели намчто есть мочи в копытах мчать в Фано. Было это шестнадцатого сентября утром.

Нератин Цека и Бореас Мун ехали первыми, за ними – КаберникТурент и Киприан Фрипп Младший – стремя в стремя, а дальше – Веда Сельборн иХлоя Штиц. В конце – Андреас Верный и Деде Варгас. Последние распевали модную вто время солдатскую песенку, финансируемую и рекламируемую военнымминистерством. Даже меж солдатских песен эта выделялась жутким убожеством рифми абсолютным отсутствием уважения к грамматике. Называлась она «На войнючке»,поскольку все куплеты, а было их больше сорока, начинались именно с этих слов.

На войнючке, на войне всякое бывает,

То глядишь, не у того голову срубают,

На войнючке, на войне крик идет: «Порушу!

Только пикни, в тот же миг все кишки наружу!»

Веда тихо посвистывала в такт мелодии. Она была довольна,что оказалась среди людей, которых хорошо узнала за время долгого пути изЭтолии в Рокаин. Правда, после разговора с Филином она ожидала всего лишькакого-нибудь мелкого назначения, вроде «пристяжки» к группе из людей Бригденаи Харшейма. Однако к ним «пристегнули» Тиля Эхрада, но эльф-то знал большинствосвоих попутчиков, а они знали его.

Ехали шагом, хоть Дакре Силифант приказал гнать что естьдуху. Но они были профессионалами. Взбивая пыль, прошлись галопом, пока их быловидно из форта, потом притормозили. Загонять коней и переть сломя голову личитсоплякам и любителям. А спешка, как известно, важна лишь при ловле блох.

Хлоя Штиц, специалистка-воровка из Имако, рассказывала Ведео своем давнем сотрудничестве с коронером Стефаном Скелленом. Каберник Турент иФрипп Младший сдерживали коней, подслушивали, часто оглядываясь.

– Я его знаю хорошо. Уже несколько раз работала подним…

Хлоя едва заметно заикнулась, уловив двузначный характервыражения, но тут же свободно и безмятежно рассмеялась.

– Под его командой тоже, – фыркнула она. –Нет, Веда, не бойся. У Филина принуждения не бывает. В этом смысле он ненавязывался, я сама тогда искала случая и нашла. А для ясности скажу: такимманером получить его благосклонность не удастся.

– Я ни на что такое не рассчитываю, – надула губыВеда, вызывающе глянув на плотоядные ухмылочки Турента и Фриппа. – Случаяискать не стану, но и не испугаюсь. Я не позволю испугать себя всякой мелочью.И уж наверняка не мужицкими фитюльками, которые иначе и не назовешь.

– А у вас ничего другого на уме, одни фитюльки, –бросил Бореас Мун, сдерживая буланого жеребца и ожидая, пока Веда и Хлояпоравняются с ним.