– Сказал бы я, куда бы твоего барона засунул, да,понимаешь, толпа сбирается, а в ней женщины и дети. Поэтому скажу только, чточерез десять дней я в Клармон явлюсь. Кто хочет свои права качать, мстить занеуважение или Фальку у меня отобрать, пусть в Клармон едет.

– Я туда приеду.

– Буду ждать. А теперь – выпердывайтесь отседова.

– Они его боялись. Жутко боялись. Я чуяла, как от нихстрахом разит.

Кэльпи громко заржала, дернула головой.

– Четверо их было, вооруженных до зубов. А он один, вштопаных-перештопаных кальсонах и обтрепанной рубахе с короткими рукавами. Онбыл бы смешон… Если б не был страшен.

Высогота молчал, щуря слезящиеся от ветра глаза. Они стоялина бугорке, возвышающемся над болотами Переплюта, неподалеку от того места, гдедве недели назад старик нашел Цири. Ветер клал камыши, морщил воду на разливахреки.

– У одного из четырех, – продолжала Цири, позволивкобыле войти в воду и пить, – был небольшой самострел при седле, у негорука к тому самострелу потянулась. Я чуть не слышала его мысли, чувствовала егоужас: «Успею ли напасть? Выстрелить? А что будет, если промажу?» Бонарт тожевидел этот самострел и эту руку, тоже слышал его мысли, я уверена. И уверена,что тот конник не успел бы натянуть самострела.

Кэльпи подняла морду, зафыркала, зазвонила колечкамимундштука.

– Я все лучше понимала, в чьи руки попала. Однакопо-прежнему не догадывалась о его мотивах. Я слышала их разговор, помнила, чтораньше говорил Хотспорн. Барон Касадей хотел заполучить меня живой, и Бонартему это обещал. А потом раздумал. Почему? Или намеревался выдать кому-то, ктозаплатит больше? Или каким-то непонятным образом догадался, кто я такая вдействительности? И собирался выдать нильфгаардцам?

Из поселка мы уехали под вечер. Он позволил мне ехать наКэльпи. Но руки связал и все время держался за цепь на ошейнике. Все время. Аехали мы, почти не задерживаясь, всю ночь и весь день. Я думала, умру отусталости. А по нему вообще ничего не чувствовалось. Это не человек. Это дьяволво плоти.

– И куда он тебя отвез?

– В городишко, который называется Фано.

– Когда мы въехали в Фано, Высокий трибунал, уже темнобыло, тьма хоть глаз коли, вроде бы шестнадцатое сентября, но день хмурый ихолодный чертовски, прямо – ноябрь. Долго искать мастерскую оружейника непришлось, потому как это самая большая домина во всем городишке, к тому жеоттуда непрерывно шел грохот молотов, кующих оружие. Нератин Цека… Напрасно вы,господин писарь, это записываете, потому что, уж не помню, говорила ли я, ноНератин уже в той деревне, которую называют Говорог, землю грызет.

– Извольте не поучать протоколянта. Продолжайтепоказания.

– Нератин заколотил в ворота. Вежливо так сказал, ктомы и с чем. Вежливо просил послушать. Ну, впустили нас. Мастерская механикабыла красивым зданием, прямо-таки крепость, обнесена сосновым частоколом,башенки, крытые дубовыми клепками, внутри на стенах – полированная лиственница…

– Трибунал не интересуют архитектурные детали.Переходите к сути, свидетельница. Предварительно же прошу повторить дляпротокола имя механика.

– Эстерхази, Высокий трибунал. Эстерхази из Фано.

Оружейных дел мастер Эстерхази долго смотрел на БореасаМуна, не торопясь отвечать на заданный вопрос.

– Может, и был тут Бонарт, – сказал он наконец,поигрывая висящим на шее костяным свистком. – А может, и не был? Ктознает? Здесь, господа дорогие, у нас мастерская по изготовлению мечей. На всевопросы, касающиеся мечей, мы ответим охотно, быстро, гладко и исчерпывающе. Ноя не понимаю, почему должен отвечать на вопросы, касающиеся наших гостей иклиентов.

Веда вытащила из рукава платочек, сделала вид, будто утираетнос.

– Причину можно найти, – сказал НератинЦека. – Ее можете отыскать вы, господин Эстерхази. Могу я. Желаетевыбирать?

Несмотря на внешнюю изнеженность, лицо Нератина могло быть жестким,а голос зловещим. Но механик только прыснул, продолжая поигрывать свистулькой.

– Между подкупом и угрозой? Нет, не желаю. И то, идругое я считаю достойным лишь плевка.

– Совсем незначительные сведения, – откашлялсяБореас Мун. – Неужто так уж много? Мы ведь знакомы не первый день,господин Эстерхази, да и имя коронера Скеллена тоже, думаю, вам не чуждо…

– Не чуждо, – прервал оружейник. – Отнюдь.Делишки и выходки, с которыми это имя ассоциируется, нам тоже не чужды. Ноздесь Эббинг, автономное самоуправляемое королевство. Хоть одна лишь видимость,но все же. Поэтому мы вам ничего не скажем. Идите своей дорогой. В утешениеобещаю, что, если через неделю или месяц кто-либо заинтересуется вами, услышитот нас не больше.

– Но, господин Эстерхази…

– Хотите услышать поточнее? Извольте. Выматывайтесьотсюда!

Хлоя Штиц яростно зашипела, руки Фриппа и Варгаса потянулиськ мечам, Андреас Верный положил пятерню на висящий у бедра чекан. Нератин Цекане пошевелился, лицо даже не дрогнуло. Веда видела, что он не спускает глаз скостяной свистульки. Прежде чем войти, Бореас Мун остерег их – звук свистулькибыл знаком вызова для притаившихся в укрытии охранников, прирожденных рубак,которых в мастерской оружейника называли «испытателями качества продукции».

Однако, предвидя всяческие неожиданности, Нератин и Бореаспредусмотрели и дальнейшие действия. В запасе у них была козырная карта.

Веда Сельборн. Чующая.

Веда уже давно зондировала оружейника, тонко покалывалаимпульсами, осторожно проникала в путаницу его мыслей. Теперь она была готова.Приложив к носу платочек – всегда имелась опасность кровотечения, – онаворвалась в мозг пульсацией и приказом. Эстерхази закашлялся, покраснел, обеимируками схватился за крышку стола, за которым сидел, так, словно боялся, что столулетит в теплые края вместе со стопкой счетов, чернильницей и прижимом длябумаг в виде нереиды, достаточно своеобразно общающейся с двумя тритонамиодновременно.

Спокойно,– приказала Веда, – это ничего, ничегострашного. Просто у тебя появилось желание рассказать нам о том, что насинтересует. Ты же знаешь, что нас интересует, слова так и рвутся на волю. Нутак давай! Начинай! Сам увидишь, как только начнешь говорить, в головеперестанет шуметь, в висках стучать, а в ушах колоть. И спазм челюстей тоже прекратится.Ну, давай!