– А тут не ими воевать придется, уважаемые дамы! –продолжал он. – С Бонартом, ежели кто его знает, мало кто сравняется,когда о мечах речь. Я был бы рад, если б оказалось, что между ним и господиномСкелленом нет ни ссоры, ни вражды. Если б все давно по косточкам разошлось.

– А я этого не понимаю, умом-то, – призналсяедущий сзади Андреас Верный. – Навроде бы как чаровника какого намвыслеживать велено, потому нам чуйную и придали, Веду Сельборн, вона эту. Атеперича о каком-то Бонарте разговор идет и девке какой-то.

– Бонарт, охотник за наградами, – откашлялсяБореас Мун, – был с господином Скелленом в сговоре. И обманул. Хучьприобещал господину Скеллену, что энту девку пришьет, а сам в живых оставил.

– Не иначе как ему ктой-то другой поболе деньжат заживую пообещал, чем Филин за мертвую, – пожала плечами Хлоя Штиц. –Они такие – охотники за наградами-то. Чести у них не ищи!

– Бонарт не такой, – возразил, оглянувшись, ФриппМладший. – Бонарт от раз данного слова не отступал.

– Сталбыть, еще дивнее дело сыскалось, что вдруготступил.

– А чего бы это, – спросила Веда, – девкатакая важная? Ну, та, которую надо было прибить, а не прибили?

– А нам-то что? – поморщился Бореас Мун. – Унас – приказ! А господин Скеллен имеет право своего требовать. Бонарт должонбыл Фальку затюкать, а не затюкал. Господин Скеллен вправе потребовать, чтобыон отчитался перед ним.

– Этот Бонарт, – убежденно бросила ХлояШтиц, – собирается за живую девку взять поболе, чем за мертвую. Вот те ивесь сказ.

– Господин коронер, – сказал Бореас Мун, –сначала тоже думал, что Бонарт одному барону из Гесо, который на банду Крысейвзъелся, живую Фальку приобещал, чтоб тот с ей позабавился и помаленьку умучил.Но вроде как бы это неправда. Не ведомо, для кого Бонарт живую Фальку прячет,но наверняка не для того барона.

– Господин Бонарт! – Толстый старшина Ревностивкатился в корчму, сопя и задыхаясь. – Господин Бонарт, вооруженные впоселке. На конях едут.

– Тоже мне новость. – Бонарт протер тарелкухлебом. – Было б удивительно, если б они ехали, к примеру, на обезьянах.Сколько?

– Четверо.

– А где моя одежда?

– Только-только развесили… Еще не высохла…

– Чтоб вас разнесло. Придется гостей в подштанникахпринимать. Но по правде, каков гость, такова и милость.

Он поправил затянутый на исподнем пояс с мечом, сунулштрипки от кальсон в голенища сапог, рванул за цепь, привязанную к ошейникуЦири.

– Вставай, Крысиха!

Когда он вывел ее во двор, четверка конных уже приближаласьк корчме. Видно было, что позади у них долгий путь по проселкам да в непогоду –одежда, упряжь и кони были заляпаны засохшей пылью и грязью.

Их было четверо, но они еще вели запасную. При виде запаснойЦири почувствовала, как ее вдруг охватывает жар, хотя день был очень холодный.Это была ее собственная пегая, все еще в ее же сбруе и под ее седлом. И вналобнике, подарке от Мистле. Наездники были из тех, что убили Хотспорна.

Они остановились перед постоялым двором. Один – вероятно,командир – подъехал ближе, поклонился Бонарту, стащив с головы куний колпак. Онбыл смуглый и носил черные усы, похожие на проведенную угольком черточку надверхней губой. Верхняя губа, заметила Цири, то и дело у него съеживалась – тиквсе время придавал ему разъяренное выражение. А может, он и верно был разъярен?

– Приветствую вас, господин Бонарт!

– Приветствую вас, господин Имбра. Приветствую,господа. – Бонарт не спеша зацепил цепь Цири за крючок на столбе. – Прошупростить, что встречаю в кальсонах, но не ожидал, никак не ожидал. Дальний путьза вами, ох, дальний… Из Гесо, значится, аж сюда, в Эббинг, пригнали. А какуважаемый барон? Здоров ли?

– Как огурчик, – равнодушно ответил смуглый, сновакривя верхнюю губу. – Простите, болтать некогда. Спешим мы.

– А я, – Бонарт подтянул пояс иподштанники, – вас вовсе и не задерживаю.

– К нам дошла весть, что вы Крыс перебили.

– Верно.

– И, выполняя обещание, данное барону, – смуглыйпо-прежнему прикидывался, будто не видит во дворе Цири, – взяли Фалькуживьем?

– И это, думается мне, правда.

– Значит, вам посчастливилось там, где нам неповезло. – Смуглый глянул на пегую лошадку. – Лады. Забираем девку, идомой. Руперт, Ставро, заберите ее.

– Не спеши, Имбра, – поднял руку Бонарт. –Никого вы не заберете. По той простой причине, что я не дам. Я раздумал.Оставляю девушку себе, для собственного употребления.

Названный Имброй смугляк наклонился в седле, отхаркался исплюнул, поразительно далеко, почти на ступени крыльца.

– Но ты обещал господину барону.

– Обещал. Но раздумал.

– Что? Верно ли я расслышал?

– Верно, не верно – не моя печаль, Имбра.

– Ты три дня гостил в замке? За данные барону обещаниятри дня пил и жрал? Лучшие вина из погребов, печеных павлинов, косулье мясо,паштеты, карасей в сметане? Три ночи будто король на пуховатках спал? А теперь,значит, раздумал? Да?

Бонарт молчал, храня безразличие и усталость на лице.

Имбра стиснул зубы, чтобы сдержать дрожь.

– А знаешь, Бонарт, мы ведь можем Крысиху у тебя силойотнять!

Лицо Бонарта, до того тоскливое и равнодушное, мгновеннонапряглось.

– Попробуйте. Вас четверо, я один. К тому же вподштанниках. Но ради таких засранцев и штаны надевать не стану.

Имбра снова сплюнул, дернул поводья, развернул коня.

– Тьфу, Бонарт, что с тобой приключилось? Ты ж всегдатем славился, что был солидным, честным профессионалом, слово данное надежновыполнял. А тут получается, что твое слово менее дерьма стоит! А посколькучеловека по словам его оценивают, то получается, что и ты…

– Ну, если уж о словах речь, – холодно прервалБонарт, положив руки на пряжку пояса, – то смотри, Имбра, как бы у тебяслучаем во время трепа слишком грубое словечко не высралось. Потому, если ястану его тебе обратно в глотку зашпунтовывать, может быть больно.

– На четверых-то ты смел! А на четырнадцать смелостихватит? Потому как поручиться могу, что барон Касадей неуважения не потерпит.