— А я ничего не представляю, — разговорилсяон, — сегодня ночью ты пришла к нему, он был один, вы поскандалили, и тыударила его кухонным ножом в грудь. Утром его обнаружили за столом с этим самымножом в груди и в луже крови. Зрелище неприятное.

— Еще бы, — кивнула я, пытаясь понять, зачем людитак шутят. Или не шутят? Полифем не шутил. Он смотрел на меня спокойно и вродебы равнодушно, и смеяться точно не спешил, Я испугалась, хотя за секунду дотого делать этого не собиралась.

— Не знаю, что вы опять затеяли, только все это чепуха,какой свет не видывал.

— В милиции расскажешь, — сказал Полифем. —Они любят послушать. На ноже отпечатки твоих пальцев, на кассете хорошо видно,как ты заходишь в дом и как летишь оттуда сломя голову.

— На какой кассете? — задала вопрос я, пугаясь всебольше и больше.

— В доме система охраны, над дверью видеокамера. Знаешьо таких штуках?

— Слышала.

— А соседи слышали, как скандалили ночью. Парасвидетелей всегда найдется.

— Черта с два там чего услышишь, — разозлиласья. — Вокруг сад, забор, и до ближайшего дома сто километров. Кричать «ау!»замучаешься.

— Расскажи ментам, — посоветовал он.

Я прошла на кухню, выпила стакан воды и вернулась.

— Я его не убивала, и ты это отлично знаешь, —сказала я, теряя остатки оптимизма.

— Я знаю, что ты была у него ночью, что вы скандалили,А утром я нашел его мертвым. Сигнализация работала, и никто после тебя в дом невходил. Проведут экспертизу, и станет ясно, в какое время его убили. Думаю,когда ты была в доме.

— Здорово. И что дальше?

— Дальше суд и тюрьма. Если сможешь придуматьжалостливую историю, получишь пять лет. Хотя могут дать и десять.

Тут я начала кое-что понимать и задышала ровнее.

— А чего ж тогда явился ты, а не милиция? Пленка,отпечатки пальцев и показания соседей — вполне достаточно, чтобы меняарестовали.

— Достаточно, — согласился он, — только обубийстве они пока не знают. Нет трупа — нет убийства.

— Ага, — сказала я, подумала и спросила:

— И чего тебе надо?

— Деньги, — охотно ответил он. — Деньги,которые ты свистнула в поезде. Они чужие, и их надо вернуть.

— Я отвезла кейс по адресу и отдала хозяйке. Ты был тами знаешь об этом не хуже меня.

Полифем стал смотреть в стену. Молча. Минуту, вторую,третью, я не выдержала и заговорила:

— Не знаю, что вы с дядей Юрой опять напридумывали, ноя ему уже говорила: никаких денег у меня нет, И взяться им неоткуда. Выкладывайсвой труп и заявляй в милицию.

— Лучше, если деньги ты отдашь сегодня, — сказалПолифем, а я разозлилась.

— В это дурацкое убийство я не верю. Что вы тамзатевали, мне ни в жизнь не разобраться, но я думаю так: где-то вы перемудрили,и деньги у вас увели. Надо полагать, деньги не малые и дяде Юре непоздоровится. Потому он решил побыть мертвым. Ночью он пытался убедить меня втом, что я их украла, но это глупость. Придется вам напрячься и поискать вдругом месте.

Полифем помолчал, перевел взгляд со стены на меня изаговорил:

— Он убит. Возможно, убила его не ты. Скорее всего, неты. Но это неважно. Меня интересуют деньги, — Я открыла рот, но сказатьмне он не дал. — Помолчи. В том кейсе, что ты получила, денег не было. Иты это знаешь. Потому и бросила свою сумку в купе и отправилась развлекаться.Как ты высчитала настоящего курьера — вопрос, и я не думаю, что ты на него неответишь, если и спрошу всерьёз. Одно я знаю уже сейчас: провернуть в одиночкутакое дело ты не могла. Значит, это тот пьяный мужик, что болтался по вагону.По телефону серьезные планы не строят, выходит, ты встречалась с ним передотъездом. Накануне была у подруги: улица Стасова, дом 37, квартира 4. У нееесть ребенок. Хотя он даже и не понадобится. Я просто возьму ее за одну руку иза одну ногу и немного потяну в разные стороны, как копченую курицу, и разломаюна две части, крылышки в одной руке, ножки в другой. — Я посмотрела наПолифемовы лапы и поверила на слово. — В общем, она не откажется мнесообщить, с кем ты встречалась в ее квартире. Теперь слушай внимательно: в тотдень за тобой следил я. И адрес бабы знаю тоже только я. Пока. На эти деньгимного охотников. Если ты не поторопишься, будут проблемы, с которыми тебе ужене справиться. — Он замолчал и проникновенно мне улыбнулся. Решил меняободрить. Улыбочка у него…

— Ясно, — сказала я, стараясь не думать о егоулыбке, огромных лапах и не принимать близко к сердцу рассказ о копченыхкурицах. — Ты хочешь всех опередить и свистнуть эти деньги? — Онулыбнулся еще шире, продемонстрировав при этом самые настоящие клыки. Якашлянула и сказала:

— Конечно, тебя можно понять.

— Ага, — отозвался он, убрал улыбку и со своимобычным полусонным видом добавил:

— Я даю тебе два дня. Через два дня деньги ты вернешь.

— А если нет? — буркнула я и тут же поправилась:

— Ладно, не надо сразу так смотреть. Нормальноелюбопытство. К тому же задание мне не по силам: за два дня я точно несправлюсь. Напоминаю, я их не брала, а потому где искать, не знаю. Надополагать, тебе до этого нет дела? Я так и думала… Буду стараться, но два дня —это нереальные сроки. Предлагаю обсудить… — Он засмеялся в свойственной емутихой и потаенной манере. Смех мне понравился еще меньше, чем улыбка. — Нуи чего такого смешного я сказала? — храбрясь, спросила я. Смеяться онперестал и заявил:

— Два дня.

— Хорошо, — пожала я плечами. — Нет так нет.Но попробовать всегда надо… — Он поднялся. — Ты уходишь? —всполошилась я. — А как же дядя Юра? Я имею в виду его труп, то есть яимею в виду мое алиби, или как там все это называется. К примеру, я найдуденьги, а ты натравишь на меня ментов.

— Зачем? — удивился он.

— Откуда мне знать? Просто так, может, из-за плохогонастроения.

— У меня настроение всегда хорошее.

— А вдруг его кто-нибудь испортит? Нет, так не годится.Если дядя Юра лежит мертвый и у тебя пленки и этот нож, я хочу все как следуетобсудить…

— Ты очень много говоришь, — заметил он вроде быдаже с сочувствием.

— Я не могу говорить мало, ты полчаса назад грозилсязасадить меня в тюрьму.