два замечательных открытия, сделанные американскими археологами, наконец разрешили эту загадку. В июне 1970 г. профессор Лесли Шир нашел на северной стороне Агоры, упирающейся теперь в железнодорожную ветку, ведущую в Пирей, часть колоннады[68]. Было установлено, что это сооружение – Царская стоя[69] (Στοα βασίλειος), служившая в Древних Афинах центром религиозной, церемониальной и до некоторой степени судебной власти. Именно здесь по настоянию трех рассерженных граждан было составлено обвинение против Сократа.

Затем, в 1976 г., появилась еще более сенсационная новость: исследователи считали, что нашли тюрьму, в которой содержался Сократ: здание на краю Агоры, причем в нем обнаружились и умывальни, и склянки, в которых могли хранить яд. Это здание немедленно стали считать наиболее вероятным, хотя до этого лучшим кандидатом на роль темницы Сократа считалось другое место – ряд естественных пещер у подножия Пникса.

В диалоге «Евтифрон» Платон описывает сцену вызова Сократа в стою. Не тревожась о собственной судьбе, философ пускается в интеллектуальную беседу с одним из своих сограждан, также стоящим на пороге судебного дела после трагических событий, произошедших в поместье его семьи. Евтифрон собирается обвинить в убийстве собственного отца, который арестовал одного из своих работников за убийство раба, велел его связать и бросить в канаву, где тот и умер от холода. Сократ сомневается, благочестивое ли это дело – привлекать к суду собственного родителя.

Дальнейшие исследования укрепили уверенность в местоположении Царской стои, в которой происходит этот диалог. Однако предполагаемое место тюрьмы стало казаться менее вероятным: археологи нового поколения заявили, что найденные обломки скорее могут говорить о том, что здесь, у входа на Агору, располагался некий торговый центр. Тем временем место, на котором была стоя, получило окончательное подтверждение и дало информацию о многих важных аспектах общественной жизни Афин до и после казни философа.

Она была главным местом работы гражданина, ежегодно выбиравшегося по жребию на должность «архонта басилевса[70]», руководившего религиозной и культурной жизнью города. Этот титул не подразумевал, что его носитель действительно был царем (в демократических Афинах не было монархов), но означал, что он временно назначен распорядителем всех церемоний в обществе, придававшем огромное значение государственным ритуалам. Архонт басилевс был вторым по старшинству из девяти архонтов, случайным образом назначавшихся на каждый год; главнее его был только архонт, именем которого этот год называли[71]. Поскольку постановка драматических произведений, в том числе большой ежегодный фестиваль в честь Диониса, считалась деятельностью религиозной, она производилась по меньшей мере под частичным руководством архонта басилевса.

Все это подтвердили археологические находки. Например, в одной из записей, найденных в Царской стое, упоминается архонт басилевс по имени Онесипп и отмечается, что при нем ежегодный приз за написание комедии получил некий Никохар. Из других источников нам известно, что в 388 г. до н. э. великий Аристофан победил Никохара в состязании комедиографов; однако, как говорит нам эта запись (сделанная, по-видимому, где-то между 400 и 380 гг.), вероятно, были и годы, когда одерживал верх Никохар. Эпоха гениальных афинских трагедий закончилась около 405 г. до н. э, когда умерли два великих мастера этого жанра, Софокл и Еврипид, но сочинение первоклассных комедий продолжалось и в течение значительной части следующего столетия.

Царская стоя и ее сотрудники участвовали в подготовке суда над Сократом, потому что предъявленные ему обвинения касались религиозных вопросов. Его обвиняли во вмешательстве в государственные ритуалы поклонения богам, поставившем под угрозу будущее города. Дело было нешуточное. Простым афинянам, которые не были ни естествоиспытателями, ни философами, вероятно, казалось очевидным, что религиозные ритуалы, жертвоприношения, процессии и праздники, проводимые во всей их сложности, играли жизненно важную роль в обеспечении благополучия города. В конце концов, именно благодаря таким народным верованиям враги Алкивиада смогли поставить его в безвыходное положение, обвинив его в ужасающем богохульстве, равноценном измене. Поэтому и вмешательство Сократа в дела официальной религии было тяжким проступком, а осудившие его присяжные могли считать, что оно может принести городу новые беды, если останется безнаказанным.

Тем не менее как тогда, так и во все последующие эпохи существовали подозрения, что в осуждении Сократа сыграли свою роль не только религиозные соображения, но и мотивы личной и политической выгоды. Каковы же были эти мотивы? Этот вопрос кажется неудобным всем тем, кто почитает Афины за их роль колыбели свободомыслия и свободы слова. В числе обвинителей Сократа были люди, поддерживавшие во внутригородских конфликтах демократическую фракцию, то есть выступавшие за сохранение всеобщего избирательного права для граждан мужского пола. Сократа они считали врагом демократии, и для такого мнения были основания. Любого нынешнего наблюдателя, пытающегося представить себе ясную черно-белую картину, все это приводит в некоторое замешательство.

По правде говоря, Сократ действительно высказывал скептическое отношение к демократии, как и ко всем институтам управления делами человеческими. Если он во что и верил, так это в совершенно бунтарскую идею, что любое утверждение следует рассматривать, начиная с первичных принципов, исходя из предположения нулевого знания. Одно из первых мест в списке утверждений, нуждающихся в проверке, занимала, по его мнению, идея о том, что люди, как правило, лучше знают, что им полезно. Поэтому, какова бы ни была истинная суть суда и расправы над Сократом, речь вовсе не идет о простом сюжете уничтожения демократического героя циничными тиранами.

Речь, которую Сократ произнес в собственную защиту, а Платон излагает в «Апологии Сократа», – один из самых поразительных текстов, унаследованных нами от Древней Греции. Философ, которого совершенно не тревожит возможность казни, красноречиво предостерегает присяжных, что, если они решат ускорить его уход из земной жизни, они причинят самим себе гораздо больший вред, чем ему.

Он выступает с позиции строгой, почти педантичной скромности, настаивая, что не знает абсолютно ничего. На взгляд скептически настроенного слушателя такое поведение легко может перейти в вызывающее высокомерие. Сократ не отвергает пророческого заявления дельфийского оракула, что среди эллинов нет никого мудрее его. Он просто парирует его, говоря, что, изучив этот вопрос, он обнаружил, что так называемая мудрость, приписываемая многим людям, на деле оказывается бесполезной или переоцененной. Он-то хотя бы знает, что ничего не знает, а другие тщетно обольщаются относительно собственного ума.

Платонова «Апология» – во многом зеркальное отражение вычурной вечеринки, якобы проходившей лет за двадцать до того. В «Пире» настойчиво подчеркивается способность Сократа возбуждать интерес молодых людей, которых мало кому или чему другому удавалось впечатлить. Алкивиада, уверенного в своей способности соблазнить или купить кого угодно, причем любого пола, приводит в исступление загадочное потустороннее обаяние человека, бывшего его учителем и защитником на войне. Кроме того, у Сократа, видимо, существуют иронические, но чрезвычайно напряженные отношения с комедиографом Аристофаном, яростно высмеивавшим