Несколько фотографий с подробным описанием «персонажа» наобороте Бабкин тоже отложил, а над следующей задумался. Юрий Воропаев… Русский,двадцать девять лет, бывший спортсмен – мирная гребля. Медалей никаких неполучал, пытался заниматься мелким бизнесом, не преуспел и осел у Затравы. «Атеперь вопрос на засыпку, – подумал Сергей. – На фига ты Затравесдался, такой молодой и красивый? Мозгов у тебя, судя по биографии, немного. Тыне входишь в круг его знакомых или знакомых его знакомых. Так зачем тебя держитпри себе уважаемый Степан Михайлович?»

Быстро просмотрев данные, Бабкин выяснил, что в день, когдаизбили одного из мастеров Евгении Генриховны, мальчика весьма денежного иперспективного, Юрий Воропаев находился в Питере. Никуда он не уезжал из городаи в пятницу, когда убили Илону. Правда, два человека утверждают, что Юра ходилс ними на шашлыки… Но шашлыки ведь дело такое: про сами шашлыки ты помнишь, авот про тех, кто с тобой был, можешь и забыть. Или перепутать. Не было, скажем,с тобой рядом господина Воропаева, а тебе кажется, что был. Не-ет, шашлыки –это несерьезно…

Из ближайшей забегаловки аппетитно пахнуло мясом с мангала,и Бабкин решил сделать перерыв и перекусить. Аккуратно убрав все бумаги назад впапочку, он встал, свернул пакетик, на котором сидел, и положил в карман, азатем не торопясь двинулся в сторону кафе. Двое пацанов на роликах, катающиесянеподалеку, переглянулись, и один покрутил пальцем у виска: здоровенный дядька,размером с полтора шкафа, а подкладывает под себя пакетик. Да он на всейскамейке еле поместился! Не, чистый придурок…

Евгения Генриховна безучастно проследила за тем, как ОльгаСтепановна убирала со стола, и осталась сидеть в столовой. Ей нужен был Знак, иона чувствовала, что он должен быть именно здесь. Раскладывая произошедшее запоследние двое суток по полочкам, она прекрасно видела всю ситуацию в целом, иее удивляло, как кому-то может быть что-то неясно. Очевидно, что после ееразговора с Мамоновым Затраву прижали и он решил ответить убийством кого-то изнаходившихся в ее доме. Евгения Генриховна тоже дошла до мысли, что объектубийства был выбран случайно, и сейчас хладнокровно обдумывала, кто можетоказаться следующей жертвой. Предусмотреть следовало все.

Логично, если это будет либо жена сына, либо ее ребенок.Вряд ли люди Затравы так хорошо осведомлены об отношениях в семье, чтобыпонимать: исчезновение постоянно орущего и раздражающего ее существа ничего,кроме облегчения, всей семье не принесет. Нет, для них ребенок – это то, вокругчего должна быть сконцентрирована жизнь в доме, и даже то, что ребенок неродной, ничего не меняет. Или невестка… Хотя нет, с невесткой все по-другому: яведь могу отказаться идти на какие-то жертвы ради нее. К тому же причинить вредвзрослому человеку сложнее, чем ребенку.

Евгения Генриховна понимала, что дело с ее салонами наближайшее время не сдвинется ни в ту, ни в другую сторону – сражение вышло нановый уровень. К тому же интуиция подсказывала ей, что она, задействовавтяжелую артиллерию в лице Мамонова, в основном решила вопрос, связанный сбизнесом. Правда, приобрела проблему, связанную с угрозой ее семье. Затраву,при всей его расчетливости, она оценила скорее как авантюриста, а не какбизнесмена, что означало: поражение он так просто не примет. Остается узнать,кого он задействует в качестве следующего объекта. А посему нужен был Знак.

Евгения Генриховна подошла к окну и открыла створку. Встоловую холодной волной ворвался свежий ветер, чуть не сдув вазу с розами ивзметя шторы. Подставив его порывам лицо, Евгения Генриховна прикрыла глаза иприслушалась к звукам. За оградой время от времени шумели машины. Поскрипывалстарый тополь. Шаркала метла в отдалении – старик подметал крыльцо, как обычно,после своего завтрака. Эдик ходил где-то за домом – она слышала его чутьповизгивающий смех. Смех… Элина смеялась совсем не так. Она начинала смеятьсясначала чуть застенчиво, как люди, стесняющиеся своих зубов, но потом внезапнозаливалась хохотом во все горло. И снова резко умолкала в совершеннонеожиданный момент. Столь быстрый переход придавал ей такое очарование, такуюпрелесть…

Холодный весенний ветер высушил слезы на щеках ЕвгенииГенриховны, но она не заметила ни этого, ни даже самих слез. Знака пока небыло, хотя она прислушивалась. Ничего. Сейчас что-то произойдет…

– Я тебя убил! – неожиданно раздался громкий,пронзительный крик прямо под окном, возле которого стояла Евгения Генриховна.

Госпожа Гольц дернулась и больно ударилась виском об раму.Открыв глаза, она увидела сидящего под окном на корточках белобрысого мальчишкус игрушечным пистолетом в руках, нацеленным на нее.

– Я тебя убил! – повторил Тимофей, размахиваяпистолетом. – Ты теперь будешь совсем мертвая. Ну все, я к маме побежал.

Ребенок вскочил и умчался за дом, туда, откуда раздавалсясмех Эдика. Ошеломленная Евгения Генриховна закрыла окно, торопливо задернулаего шторами и опустилась на стул. Висок болел просто невыносимо. Заставив себяподняться, она прошла к холодильнику, достала лед, приложила его к виску,вернулась в столовую и долго сидела, уставясь в одну точку темными, почтичерными глазами. А струйки талой воды стекали по ее щеке и ладони.

* * *

За то время, пока они шли с утра, девушку стошнило не меньшепяти раз. Она уже перестала считать и перестала прятаться от остальныхБезымянных, потому что все равно было бесполезно: два «охранника» следовали заней почти по пятам. И смотрели без всякого выражения на лицах, как еевыворачивает наизнанку на хвойную подстилку, из которой торчали сочные зеленыекустики.

Они брели через лес уже второй день. Данила предупредил, чтопредстоит самый трудный этап Пути, самый длинный, и закончится он испытаниемдля всех. Девушка вспомнила свое последнее испытание, и ее снова начало рвать.

Кроссовки порвались – у правой почти отвалилась подошва. Онапопыталась подвязать ее веревочкой, но получилось плохо, неудачно. Пересиливсебя, девушка подошла к Даниле и начала объяснять, что случилось, но он смотрелна нее отстраненно, без всякого сочувствия, и в конце концов она смешалась иотошла от него. После того, что случилось на сеновале, он больше не приходилночевать к ней, и ее оставляли в палатке с женщиной, похожей на мертвую ворону.Иногда с ними рядом ложился один из «охранников». Когда он вошел в палаткупервый раз, девушка с ужасом подумала, что он ее изнасилует, а страшнаяБезымянная будет ее держать. Но «охранник» лежал тихо, к девушке даже непритронулся, и после второго такого совместного ночлега она немногоуспокоилась.

В голове у нее что-то сместилось. Она это понимала,проговаривая то же самое словами: «В голове у меня что-то сместилось». Тогда ейпочему-то становилось немного легче, словно слова объясняли весь тот кошмар,который произошел с ней за последнее время. Но вообще-то ей было постояннотяжело. Тяжело физически, словно она несла две ноши. Болели и опухали ноги,время от времени ныла поясница, а иногда начинала кружиться голова, и тогдаказалось, что вокруг нее тысячи деревьев, а людей нет вовсе. И она не понимала,что происходит. Данила был не Данила. Не тот любимый ею человек, которому онадоверяла безоговорочно, которого называла Учителем и ласкала по ночам,прижимаясь к его стройному, сильному телу. Этот смотрел ледяными голубымиглазами и отстранялся, когда она подходила. Этот позволил сделать с ней такое…такое, чего она не смогла бы рассказать никому. Девушка вспомнила глаза,смотревшие на нее из сена, и ее опять начало мутить.