что на такой расточительности настояла Соня, давняя любовница дяди. Лучше не думать о том, сколько денег – денег, которых у них не было! – потрачено на этот экипаж.

Барнабас предложил и Марианне место в карете, но она предпочла ехать верхом на Реджи, несмотря на снегопад. Всю дорогу эта парочка только и делала, что ссорилась, переругивалась или ворковала.

Марианна находила наблюдение за любым из этих «развлечений» утомительным: дядю она любила, но Соню едва выносила, и чувство это было взаимным. И хотя Марианне пришлось жить в одном доме с этой женщиной с тех пор, как Фарнем много лет назад спас ее от печальной участи попасть в приют, Соня никогда не скрывала, что с трудом терпит присутствие племянницы сожителя.

Сесиль много раз пыталась убедить подругу покинуть дом дяди и поселиться где-нибудь с ней, но стоило Марианне заикнуться об этом Барнабасу, как он принимался умолять ее остаться.

С тех пор как началась история с герцогом, Марианна испытывала искреннее облегчение от того, что они с Сесиль так и не сняли отдельное жилье. Вот уже несколько недель она избегала оставаться наедине с любопытной француженкой – задача не из легких или приятных, поскольку они были близкими подругами, – и все потому, что не могла ни солгать ей, ни сказать правду, что у нее за дела с тремя пэрами.

Марианна решила спросить герцога, можно ли поделиться с подругой хотя бы частью правды: очень трудно хранить тайну от женщины, которая ей ближе, чем сестра.

Звук галопирующих копыт прервал ее размышления. Она обернулась, положив руку на пистолет, заткнутый за пояс бриджей: Дуврская дорога была опасной даже средь бела дня.

Марианна прищурилась и разглядела сквозь снежную пелену приближавшегося всадника. Хоть и был он одет в костюм простолюдина, она легко узнала герцога по его великолепной осанке и манере держаться так, словно дорога принадлежала лично ему. Впрочем, возможно, так оно и было.

Приблизившись, он замедлил ход. Марианна не видела его после происшествия в гримерке, и сердце ее затрепыхалось, будто птичка в клетке. Даже в такой одежде он выглядел как бог. А теперь, когда она знала, каков он под этой одеждой…

– Я думала, вы уже вчера уехали с Гаем и Смити, – вместо приветствия бросила Марианна.

– Вчера вечером мне требовалось уладить еще одно дело.

Его глаза, смотревшие на нее в упор, были такими ледяными, что она вздрогнула и нахмурилась. Он что, не может себе простить того, что произошло в гримерке? Да нет, уходя, он совершенно точно не злился.

Или боится, что она, расчувствовавшись, кинется ему в объятия?

При этой мысли ее охватил стыд. Нет уж, она не будет докучать ему своим вниманием.

– Если не ошибаюсь, я только что обогнал Барнабаса в старой карете графа Чарринга, верно?

– Да, он едет со своей экономкой, – как можно равнодушнее ответила Марианна.

Герцог изогнул темно-русую бровь.

– Он взял с собой экономку?

– Ведение домашнего хозяйства лишь одна из ее обязанностей.

Стонтон открыл было рот, словно хотел уточнить, что она имеет ввиду, но тут же закрыл, а скулы его слегка покраснели.

Марианну не могла не позабавить его ханжеская реакция. Что ж, подумала она, благопристойные молодые леди, с которыми он знаком, наверняка не говорят о любовниках и даже не намекают на них. И вроде бы ему следует понимать, особенно после случившегося, что она вовсе не благопристойная девственница.

– Это из-за нее вы путешествуете не в карете, а верхом?

– Отчасти. Кроме того, я предпочитаю ехать на Реджи, чем метаться от стенки к стенке в карете, пусть у нее и самые лучшие рессоры.

– Даже в снегопад?

– Даже в снегопад. А вы? Почему вы не едете в экипаже, чтобы поскорее добраться до теплой сухой комнаты в «Шип-отеле»?

– Стараюсь оставаться в образе, Марианна.

Ей не нравилось, как тело реагирует на собственное имя из его уст, пусть даже он произносит его совершенно бесстрастно, вот как сейчас. Она уже и не надеялась, что когда-нибудь он станет излагать свои мысли менее кратко и точно, все же он герцог до мозга костей.

Это имя, произнесенное его твердым как алмаз голосом, в лучшем случае приводило его обладательницу в смятение, а в худшем – возбуждало.

Доминик говорил так же четко, но это никогда не звучало строго или сурово. Она сомневалась, что у него в теле имелась хотя бы одна волевая косточка. Эгоистичных, безрассудных, беспутных и беспечных – таких сколько угодно.

– Как ваши ребра? – спросил он, обрывая ее размышления.

– А что вам известно про мои ребра?

– Эллиот сказал, что Нора обошла вашу защиту.

Почему она чувствует себя так странно, зная, что он разговаривал о ней со своим другом? К этому времени Марианна уже поняла: герцог никогда и ничего не делает наполовину. Сначала она думала, что ее постоянные придирки заставят его отступить от намеченного плана, но очень быстро должна была признать, что он отнесся бы к своим обязанностям со всей серьезностью, даже если бы она не командовала им.

– Так что с вашими ребрами? – повторил он.

– О, с ними все в порядке, просто немного побаливают.

Она не стала говорить герцогу, что причина ее рассеянности – он, и никто другой. Точнее говоря, ее приводил в смятение не сам герцог, а сон, приснившийся ей под утро. Чрезвычайно яркий, красочный, чувственный сон.

Стоило о нем вспомнить, и лицо опалило жаром.

Марианна не была вечно краснеющей девственницей, она знала, что испытывает влечение к мужчине, и не эмоциональное, а животное.

Она не понимала, что же такое есть в Стонтоне, что не дает ей сосредоточиться. Не только красивое лицо, ведь его друг, лорд Карлайл, тоже красивый и приятный, однако Марианна ничего такого к нему не испытывала.

Непонятно, отчего она перестала соображать, но необходимо было срочно брать себя в руки: скоро ей придется несколько недель сидеть на колене у герцога. Он будет вытирать ее вспотевшее тело, лечить ее раны и вообще о ней заботиться…

– У вас есть родственники во Франции?

Она поморгала от такой резкой смены темы.

– Насколько я знаю, нет. – Поколебавшись, девушка добавила: – Мама и дядя были последними в семье.

– Они переехали сюда вместе?

– Первым перебрался в Англию Барнабас. Потом моя мама вышла замуж за английского матроса и приехала сюда уже после моего рождения.

– Так вы француженка?

– По крови, но я считаю себя англичанкой.

– Неужели? – Его губы скривились в ироничной усмешке.

Марианна нахмурилась, глядя на собеседника. К чему, черт возьми, он клонит?

– А как