с нездоровым цветом лица. Волосы такого же рыжего оттенка, как ваша борода.

Она безупречно описала Бове.

– Почему вы отвезли его в Дил?

– Он нуждался в деньгах и соглашался задешево поработать над зданием для Доминика. Вы же знали Доминика, должны помнить, каким он был.

– Да, я его знал… давным-давно. Объясните, что вы имеете в виду.

– Казалось, он всегда заключал какие-то соглашения, договоренности… не то чтобы незаконные, но какие-то… мутные. Обожал обмены – думаю, в основном потому, что денег у него никогда не было. Я и решила, что этот нездоровый архитектор станет выполнять работу за малую часть реальной стоимости, потому что он француз и находится в отчаянном положении. В этом весь Доминик, всегда готовый воспользоваться отчаянием другого человека, если это принесет ему деньги.

Стонтон согласился. Стрикленд всегда действовал на грани приличия. Их дружбу разрушила одна такая авантюра, которая пересекла рамки законности, не говоря уж о безнравственности.

– Что вы еще помните?

– Это все. Простите, но в тот день я думала совсем о другом. – Она бросила на него испепеляющий взгляд. – Если вы действительно знаете обо мне достаточно, то должны понимать, что я покинула дом Доминика вскоре после той поездки. Давайте просто скажем, что тот архитектор, француз, на тот момент не стоял в моих мыслях на первом месте.

Стонтона, к его досаде, мучило любопытство – что связывало Марианну со Стриклендом? Чем лучше он ее узнавал, тем меньше мог понять, как столь глубокая девушка могла влюбиться в такого мужчину. О, Доминик мог очаровать кого угодно, хоть птичку сманить с дерева, но он был… поверхностным.

Сент-Джон уже начинал верить (по крайней мере, до разговора с тем чертовым лакеем), что Марианна Симпсон именно такая, какой кажется: цельная, умная женщина, которую обстоятельства вынудили выбрать для себя такую брутальную работу.

– Знаю, вы думаете, что я не лучше обычной шлюхи. А кто еще мог связаться с Домиником. И не могу винить вас в том, что вы считаете меня преступницей, поскольку я честно призналась в участии в контрабанде. Но даю вам слово чести – единственное, что у меня по-настоящему есть, – я никогда не занималась контрабандой людей или секретов. То письмо написано несколько лет назад. Очевидно, Доминик нашел его и использовал в своих целях. Полагаю, он хотел увериться, что если его когда-нибудь обнаружат, то увидят, что оно написано не его рукой.

– Я вам верю, – произнес он негромко.

На ее лице отразилась скорее горечь, чем облегчение.

– Но думаете, что я невольно помогала шпионам.

– Это возможно. – На самом деле это почти точно.

Ее плечи поникли:

– То, что я помогала дяде, было глупо и безрассудно. Но я отказываюсь верить в то, что Барнабас был втянут в тайную торговлю секретами. Не потому, что он особенно патриотичен, а потому, что это его страшно напугало бы. Стыдно признаться, но Барнабас, при всем своем бахвальстве, просто трус.

И Сент-Джон услышал в ее голосе боль. Она была предана своему дяде, но не закрывала глаза на его недостатки.

Они молча смотрели на воду, жутковато гладкую для такого пасмурного, близкого к грозе дня.

Когда она наконец повернулась к нему, лицо ее было мрачным.

– Если Доминик тайком вывез этого человека из страны, воспользовавшись моим письмом, чтобы отвести подозрения от себя, тогда я хочу знать, – негромко произнесла она. – Да, сначала я не желала его видеть, но теперь очень хочу с ним поговорить. И я сделаю это. И выясню правду, ваша светлость.

Он ей поверил, только надеялся, что правда не поставит на ней крест, как сделал ее бывший вероломный любовник.

Глава 18

Барнабас заказал для них комнаты в скромной, но чистой гостинице в пригороде Кале.

Их первое представление должно было состояться через три дня в Лилле, в двух полных днях пути от Кале. Тяжело груженные фургоны с реквизитом, пересекшие Ла-Манш вместе с ними, никак не успели бы столь быстро туда добраться, поэтому очень удачно, что первая группа отправилась в Лилль несколько дней назад.

Фургоны, прибывшие с ними, минуют Лилль и поедут прямиком в следующий город их турне. Если все пойдет хорошо, эта своего рода чехарда обеспечит им в каждом следующем городе полную команду и нужный реквизит.

Фарнем позаботился о том, чтобы облегчить маршрут с самого начала, а это значило, что в городах, составлявших первую часть турне, они пробудут полные две недели с учетом задержек из-за плохой погоды. Начиная с мая они будут останавливаться в маленьких городках и каждый вечер показывать только один главный номер программы. Именно тогда они будут чаще ночевать в фургонах, чем в гостиницах.

В то утро, когда они отправились в путь, было не по сезону холодно, с течением дня небо становилось все темнее, а дождь сменился мокрым снегом.

Марианна решила ехать верхом на Реджи, а не трястись в фургоне вместе с Сесиль и Джо. К счастью, через равные промежутки времени попадались постоялые дворы, где они могли передохнуть. Но если сильный дождь со снегом не прекратится, они вряд ли успеют добраться засветло до средней точки пути, городка Бландек.

– Вам следует ехать в фургоне с остальными.

Марианна обернулась, услышав знакомый надменный голос. Герцог ехал не на Доббине или Кассио, а на крепком на вид темно-рыжем мерине, куда лучше подходившем для длительных поездок по неизвестной местности. Она подозревала, что герцогу он обошелся в кругленькую сумму, но среди других лошадей, на которых ехали служащие дяди, он казался вполне уместным в отличие от того же Кассио.

– А почему вы не едете вместе со Смити?

Как и у герцога, у обоих его друзей имелись лошади, но Эллиот управлял их фургоном, а Гай – тем, где ехали Сесиль и Джо. Сесиль отлично бы справилась сама, но это входило в обязанности Гая, и француженка наслаждалась тем, что может заставить трудиться маркиза.

Джо вместе с Ангусом ехала в фургоне.

– Если вы заболеете, толку от вас в Лилле будет не много, – сказал герцог.

Марианна невольно улыбнулась:

– Вам просто невыносимо сознавать, что я не подчиняюсь вашим приказам, верно?

Он сердито посмотрел на нее. Знакомыми на его лице оставались только светлые, цвета морской зелени глаза. Он совсем перестал бриться, и медно-русая щетина, покрывавшая теперь лицо, делала его неузнаваемым.

– Ваши волосы потемнели, – заметила Марианна.

Он поколебался, словно пытался решить, не продолжить ли читать ей нотацию, но, похоже, передумал.

– Я стал использовать краску, приготовленную из черных орехов.

– А раньше?

– Что-то на