Дверь с грохотом распахнулась, и в гримерку шагнул герцог.

Барнабас, уже миновавший обвинительную стадию и собравшийся переходить к уговорам, скоро оставил бы Марианну в покое, но теперь, увидев человека, который, по его разумению (совершенно верному), был виноват в потере его доходов, снова весь раздулся и запыхтел.

– А ты! Это твоя работа – следить, чтобы она не…

– Вы обращаетесь ко мне? – спросил Стонтон таким ледяным тоном и посмотрел столь надменно, что Барнабас мгновенно съежился, глядя на этого статного джентльмена и внезапно вспомнив, на кого накинулся.

Марианна поднялась из-за туалетного столика, за которым снимала грим, и встала между мужчинами.

– Дядя, позволь мне поговорить с Сином.

Вновь расхрабрившись, Барнабас выпрямился во весь рост, но все равно был на голову ниже герцога.

– Хм… Уж постарайся. – Он прищурился, сердито глядя на Стонтона. – И напомни ему, что он здесь вообще только с моего согласия, на птичьих правах.

Герцог шагнул ближе, всем телом прижавшись к Марианне.

– А может быть, мне следует напомнить вам, что еще несколько недель назад я просил вас отыскать медальон и письмо.

Марианна не знала, что герцог говорил с дядей.

– Я вам уже сказал, что понятия не имею, о чем речь!

Она видела, что дядя лжет, и судя по выражению лица герцога, он это тоже увидел.

– Ваш друг Стрикленд говорит обратное.

– Да я найду ваше…

– Пожалуйста, дядя, уходи, – сказала Марианна, прерывая его пустые угрозы.

Барнабас что-то недовольно прошипел и выскочил из комнаты, по своему обыкновению оставив дверь нараспашку.

Марианна заперла дверь, чтобы им не помешали, затем повернулась к герцогу.

Он поморщился, увидев ее опухшую челюсть.

– Боже праведный. – Стонтон потянулся к ней, но она оттолкнула его руку и рявкнула:

– Не смейте!

Он вздохнул, скрестил на груди руки и привалился к стене с видом человека, готового выдержать приступ ярости взвинченной до предела истерички.

Марианна была полна решимости все это прекратить – и его стремление защищать, и ее благодарность за это.

– Вам необходимо принять, что бокс – это моя работа.

Он вскинул бровь.

– Если вы не можете обеспечить то, что входит в ваши обязанности: продержать меня в бою семь раундов и, желательно, помочь победить, – мне придется найти для вас другое занятие на это турне.

Он молча смотрел на нее.

Внезапно его холодность, его отстраненность в сочетании с магическим влиянием, которое он оказывал на ее тело и разум, стали невыносимыми. Марианна разгневанно ткнула его пальцем в грудь:

– Я знаю, что вы считаете мою жизнь грубой и низкой, но…

Стонтон проигнорировал палец и перевел взгляд на ее губы, и челюсть его словно окаменела. Марианна знала, что означает этот взгляд, потому что чувствовала себя точно так же: полной решимости.

А затем он почти незаметно наклонил голову.

Марианна без колебаний приподнялась на цыпочки, приблизившись лицом к его лицу.

«Ты совершаешь ошибку», – прошептал голос у нее в голове, но, подобно обломкам кораблекрушения, которые волны треплют и бросают в разные стороны, голос стремительно унесло куда-то вдаль.

Он ей и не требовался: она сама знала, что это ошибка, но больше это ее не беспокоило. Она приподнялась вверх еще на дюйм.

И он прильнул к ее губам своими.

Глава 14

Оказалось, что жесткие строгие губы герцога совсем не твердые, а очень даже мягкие. Его рука, сильная и знакомая, скользнула на ее талию, а когда он прижал ее к себе, пальцы распластались у нее на спине.

Другая рука легла ей на затылок, язык, гладкий и теплый, ласкал ее нижнюю губу. Он целовал ее именно так, как она и предполагала: решительно и властно.

Марианна сделала то, о чем мечтала последние несколько недель: положила ладони на теплые бриджи из оленьей кожи там, где они облегали бедра, впилась пальцами в тугие мышцы и застонала от удовольствия. Ощущения были даже лучше, чем она себе представляла: такие же прекрасные, как он сам. Марианна притянула к себе его бедра и начала гладить ягодицы, прижимаясь животом к твердой выпуклости.

Он стиснул ее талию обеими руками, приподнял с поразительной легкостью, повернулся и прижал к стене, на которую только что опирался. Его губы блуждали по ее щеке, за ушком, он уткнулся носом в чувствительную ямку у основания шеи, глубоко вдыхая ее запах.

– Ты так приятно пахнешь. – Его низкий голос словно вибрировал у нее в груди, весь пропитанный желанием. Его губы, жадные, горячие, прильнули к ее шее, язык ласкал кожу. – А на вкус еще лучше, – пробормотал он почти сердито, теперь прокладывая поцелуями дорожку к этой ямке.

Марианна прикусила нижнюю губу, чтобы не издавать постыдных звуков, когда он втянул в рот ее нежную кожу и начал посасывать; боль показалась ей на удивление приятной. Какой-то отдаленной частью мозга она подумала, что на шее останется след, но не могла заставить себя волноваться из-за этого.

Он просунул колено между ее ногами, и она с готовностью раздвинула их.

На этот раз она не стала сдерживать стон, когда он прижал колено к ее лону. Он надавил сильнее, и она начала тереться о него в бездумной жажде наслаждения.

Герцог оторвался от ее шеи и, выдохнув ее имя, опять с вожделением прильнул к губам, стиснул бедра и поднял колено выше.

Марианна выгнулась ему навстречу, и мягкие припухшие складочки ее естества теперь терлись о твердые мускулы его ноги.

Он слегка отодвинулся, чтобы видеть ее лицо, его зеленые глаза потемнели, потяжелели, упиваясь ее наслаждением, колено продолжало двигаться, руки с талии скользнули выше. Когда его большие пальцы коснулись затвердевших сосков, она вскрикнула, ресницы затрепетали.

Он опять прильнул к ее губам, ритмично покачивая коленом, ладонями лаская груди, его рот заглушал животные стоны и вскрики, которые она не могла сдержать.

Наконец ее пронзило невероятное наслаждение, тело напряглось, выгнулось… Вдруг в другом конце комнаты кто-то зашевелился, куча одеял и костюмов на старом диване развалилась, и…

Марианна завизжала.

Стонтон круто повернулся, прикрывая Марианну своим телом. Глаза его широко распахнулись – из кучи барахла, постоянно валявшегося на диване, торчала чья-то голова. Присмотревшись, они узнали Джозефину Браун. Она по-совиному заморгала, глядя на парочку, зевнула и только промычала:

– О…

Марианна выбралась из-за Стонтона, лицо ее побагровело от стыда:

– Как это ты не услышала, что приходил Барнабас, орал на всех, устроил мне выволочку? – спросила она, но Браун – или Блейд, как ее все называли, – только столкнула с себя кучу костюмов и прочих вещей и