взглядом окинул Марианну. Атмосфера ощутимо похолодела.

– Как там Смити? – спросил Гай, поняв, что ни Марианна, ни его друг разговаривать не собираются. Они сверлили друг друга гневными взглядами.

Герцог медленно поморгал и обернулся к Гаю.

– Очень несчастен. Хотя мне кажется, что его страдания скорее от унижения, чем от тошноты. Он говорит, что раньше его никогда не укачивало.

– Такое случается, – сказал Гай. – Иногда даже с бывалыми матросами.

Он посмотрел на Сесиль, которая хмурилась, переводя взгляд с герцога на Марианну.

Все четверо постояли немного в неловком молчании, затем Сесиль произнесла:

– Я должна пойти кое-что сделать.

– Гм. Я пойду с вами. У меня тоже есть кое-какие дела, – сказал Гай.

Оба поспешили прочь. Марианна повернулась спиной к Сент-Джону и уперлась локтями в фальшборт.

Вместо того чтобы уйти, как поступил бы любой нормальный человек, он подошел к ней вплотную и твердо сказал:

– Предлагаю объясниться, нам предстоит очень долгое путешествие.

– Может быть, в Кале вам следует повернуть обратно и отправиться домой, ваша светлость.

Он взглянул на нее, но она смотрела прямо перед собой. Безбрежное водное пространство успокаивало взбудораженные нервы.

– Прошлой ночью я разговаривал с человеком, служившим лакеем в доме Стрикленда в Чатеме. Он находился там в то же время, что и вы.

– И что?

– Он сказал, что ездил с вами и Стриклендом, когда вы забрали в доках некоего французского джентльмена и отвезли в Дил.

Марианна повернулась к собеседнику.

– И что с того? Это был французский архитектор, эмигрант по имени Оливер Моне.

В свое время она намеренно заблокировала все воспоминания о тех неделях, которые провела с Домиником, но тот день и ту поездку помнила хорошо.

Они ссорились. Точнее, она возмущалась, а Доминик пил. Прошло всего несколько недель после их якобы свадьбы, и он наполнил дом в Чатеме людьми, которые работали в его клубе, созданном по примеру цирка Фарнема. Назывался он «Калигула». Название подходило как нельзя лучше, потому что цирк Доминика был весьма сомнительным предприятием. Работали там грубые, безжалостные женщины-боксеры, от которых всегда разило джином. Никто из его боксеров, ни женщины, ни мужчины, не надевал перчаток, а бои длились до тех пор, пока на ринге не оставался только один из бойцов. До нее доходили слухи и о других, совсем уже мерзких состязаниях для избранных – например, крысиных ямах, где для травли использовались терьеры.

Когда она высказала Доминику все, что по этому поводу думала, он предложил ей прокатиться в его карете. Она думала, что они будут обсуждать ее обвинения, но вместо этого он забрал Моне.

– Я помню Моне, – сказала она, наконец, герцогу, который терпеливо ждал. Стоило вспомнить тот день, и у нее в животе забурлило что-то вроде кислого рагу из страха и даже ужаса. – Он обитал в полуразрушенном доме в нескольких кварталах от гавани Чатема. – Марианна поймала напряженный взгляд Сент-Джона. – Но почему вы спрашиваете о нем?

Он сунул руку в карман и вытащил письмо.

– Это ваш почерк?

На конверте значилось только два слова: «Роберту Слэттери».

– Похож на мой. – Она перевела взгляд с конверта на герцога.

– Вы знакомы с Робертом Слэттери?

– С ним – нет. – Она покусала губу. Мысли в голове бешено мелькали. – Однако я знаю, что он владел судном «Непримиримый», который возил контрабандные товары туда и обратно через пролив.

Герцог развернул письмо.

– Позвольте, я его вам прочитаю: «Деньги мы получили. Товар будет на старом канатном складе 17 мая». – Он посмотрел на собеседницу. – Вы помните, как это писали?

– Нет.

Герцог прищурился, и Марианна поспешила объяснить:

– Я не отрицаю, что писала это, но конкретно такого письма не помню.

– По словам лакея Стрикленда, ему приказали доставить это послание за несколько дней до того, как вы с Домиником отвезли француза в Дил.

– Что? Это ложь. Я не… погодите, – вдруг сказала она. – Если этому человеку заплатили за то, чтобы он доставил кому-то письмо, как оно оказалось у самого посыльного?

– Он сказал, что сумел украсть его после того, как адресат прочитал.

Марианна презрительно фыркнула:

– Как удобно.

Герцог нахмурился: он уже и сам понимал, что вся история весьма неубедительна.

– И что все это значит? К чему вы клоните?

– Семнадцатое мая прошлого года – день, когда по крайней мере один из бежавших французских заключенных был тайно вывезен из Дила, мисс Симпсон.

Марианна всплеснула руками:

– Клянусь жизнью, я не отправляла никаких писем в тот день.

– Простите, но как вы можете быть в этом уверены?

– Уверена, потому что последний раз я писала эти письма – кстати, все они касались контрабандных товаров, а не людей, – когда мой дядя еще жил в Диле, то есть пять лет назад: я приезжала тогда к нему из школы на каникулы.

Стонтон посмотрел в ее сердитые глаза:

– Объясните.

– Да чего ради мне лезть из кожи вон? Разве вы мне поверите?

– Расскажите, а потом разберемся.

Она досадливо вздохнула:

– Мой дядя очень плохо пишет по-английски. Собственно, он и по-французски пишет ужасно. Я часто писала для него письма и записки на обоих языках.

– Если вы их писали, значит, помогали заниматься контрабандой.

– Да. Помогала, – согласилась она, и щеки ее покраснели. – Это неправильно, я знаю, и тогда знала. Но…

– Но что?

– Он сказал, что в Дил ему пришлось переехать из-за поверенного, который перепутал все в документах, касающихся лондонского театра. Утверждал, что потеряет свою долю во владении зданием театра, если не соберет нужную сумму, и…

Она застонала и покачала головой.

– Господи, все это звучит так глупо теперь, когда вы собрали его долговые расписки из игровых домов и столь любезно обрушили мне на голову. Но тогда я ему верила. Я была в ужасе, что он может потерять цирк. Кроме того, не такими уж страшными мне казались действия Барнабаса. Вы должны помнить, как это выглядело тогда. Казалось, что все жители в прибрежных городах занимаются торговлей. Человека начинали подозревать, если он этим не занимался. Но я имею в виду спиртное, кружева, шелк и все в этом роде. Клянусь, я никогда не слышала, чтобы кто-то продавал информацию или тайно вывозил людей. Так что да, я написала это письмо – задолго до побега пленного, о котором вы толкуете.

Сент-Джону очень хотелось ей поверить.

– Расскажите мне о той поездке в Дил со Стриклендом и архитектором.

– Что рассказать?

– Все, что помните, пусть даже это покажется вам ничего не значащей мелочью.

Она подняла глаза вверх, словно обыскивала чердаки своей памяти.

– Он был высокий и худой. Помню, он выглядел… больным: изможденным,